Надо сказать, что когда мы оказались в Хайлегенбайле, с момента его освобождения прошло всего 5–6 дней. Мы спросили у местных летчиков, можно ли нам пройтись по городу. Нам ответили, что это вполне безопасно, в городе уже все проверено и даже местного населения практически нет.

— В худшем случае вы на труп какой-нибудь неубранный наткнетесь, — заверил нас бравый истребитель.

— А чей труп, наш или немецкий? — уточнил я.

— Конечно, немецкий. Наши уже все убраны, похоронены.

Это меня порадовало. Что примечательно, во время прогулки по городу меня действительно подозвал один из наших стрелков: «Командир, иди сюда!» Я увидел оторванную, уже начавшую гнить человеческую руку.

Мы пошли дальше, и вскоре меня поразили груды валявшихся на тротуарах красных перин. Кто и зачем их выбросил на улицу, почему они были именно такой расцветки — обо всем этом я не знаю до сих пор. Посмотрели мы на них и вскоре решили возвращаться на аэродром. Однако тут моему Гошке пришло в голову, что неплохо бы нам подобрать и взять с собой пуховые подушки. Я согласился, и мы набрали столько, чтобы досталось каждому из нас, да еще по одной для Яши Глушакова и Воробушка. Плюс к тому, еще две или три перины прихватили. Шиковали с Аркашкой, лежа на них, и удивлялись, почему эти перины пышные, но жиденькие. Потом мне объяснили, что такими накрываются, а не спят на них.

Буквально на следующий день после прогулки прилетел наш незаменимый Гриша Иншаков на «Си-47». Он привез механиков, техников и даже стремянки и масло. Я удивился: «Зачем стремянки и масло, здесь же целый полк?!» А они на всякий случай взяли, чтобы подстраховаться. Компрессор мне поставили, заправили его маслом из маслозаправщика на аэродроме, и я смог благополучно взлететь.

Вскоре за Кенигсбергом мы бомбили Данциг. И это была моя вторая дневная бомбардировка. Однако на этот раз летели мы уже без прикрытия и только до цели шли строем, а над Данцигом все разошлись и каждый самостоятельно выбирал цель. Полет прошел спокойно, немецких истребителей там не было, а несколько зенитных батарей существенного вреда никому не нанесли. Немец уже был не тот.

Что запомнилось тогда? Данциг был закрыт каким-то дымом, зато прекрасно просматривался порт, видимо, ветер дул со стороны моря. Штурман сразу мне предложил не сбрасывать бомбы на город, на мирных людей, а ударить по вокзалу, который как раз был неподалеку от портовых сооружений. Мы так и сделали. И так удачно наши ФАБы легли, что сразу сильный взрыв прогремел. Через тридцать секунд там снова что-то взорвалось и загорелось. Скорее всего, мы попали в железнодорожные цистерны. Уже домой повернули, а взрывы там все продолжались.

Замечу, летать днем в тот период было уже не хуже, чем ночью. А вот если бы мы так летали даже в 1944-м, потери пришлось бы нести громадные. Сами понимаете, каково это за пятьсот верст идти в тыл противника при солнечном свете. Другое дело, когда фашисты остались практически без авиации.

15 апреля 1945 года наши войска начали наступление на Зеелов — Мюнхенберг — Берлин. Было это хорошее, мощное наступление. Пехотные и танковые полки перешли Одер и захватили Кюстринский плацдарм. Однако здесь наступление заглохло: немцы подбросили со всех сторон подкрепление, и советские войска никак не могли преодолеть Зееловские высоты. Это была последняя, надежда фашистов, их последний оборонительный вал перед Берлином. Там находились крупнейшие бетонированные и земляные укрепления, и для их разрушения командование решило использовать авиацию.

В тот день мы получили задание: бомбить определенную, очень ограниченную площадь высот, на которую мы должны были выбросить тяжелые бомбы. У меня тогда на борту было 1750 килограммов, из них три бомбы по 250 килограммов на внешней подвеске и неизменные десять соток в бомболюках. Над городом Кюстрином я шел на высоте 3000 метров, стал поворачивать на Зееловские высоты и именно в этот раз неожиданно увидел (именно: неожиданно, ведь план операции был даже для нас военной тайной), как под нами вспыхнули зенитные прожектора, лучи которых легли на землю. Первый, второй, десятый, сотый… Ой, какая это была красивая картина! Все поле осветилось, будто днем, а на высоте оставалось по-прежнему темно. Началась знаменитая, единственная в мире прожекторная атака маршала Г.К. Жукова.

Только вообразите, триста прожекторов, установленных на трехкилометровом участке Кюстринского поля, одновременно легли на землю и, медленно поворачиваясь на три-четыре градуса то влево, то вправо, буквально ослепили немцев в окопах первой линии обороны. Фрицы тут же с криками о «новом оружии русских» бросились бежать. А нашим наступающим войскам прожектора не мешали, они светили им в спину. Зрелище было незабываемое, и видеть его во всем объеме можно было только с воздуха, да и то лишь тем экипажам, которые, как и наш, в эти минуты атаки находились над полем.

Конечно, очень приятно было видеть, как наши войска первую полосу укрепления взяли без единого выстрела. А когда они начали захватывать вторую полосу, там тоже царила паника, которую подняли немецкие солдаты, убегавшие из первых окопов. Так очень быстро были взяты все полосы обороны, выход на Зееловские высоты стал открыт. Проведенная операция оказалась большой удачей Жукова, а прожекторная атака позволила сохранить много жизней. Мы же в довершение всего отбомбились по Зееловским высотам, и дальнейшая дорога на Берлин была открыта.