Набирая темп, Виктор Михайлович сбегал еще в гараж. Прогнал мотор в застоявшейся машине, подкачал скаты, проверил тормоза. Поглядел на часы и, решив, что успеет, поехал в магазин подписных изданий. Надо было выкупить очередные тома Толстого, Голсуорси, Детской энциклопедии. Энциклопедию он выписывал для Андрюшки. Говорил: «Беру на вырост».

Поздно вечером пришел инженер. Василий Акимович съездил на две недели порыбачить, вернулся и доживал отпуск дома. Возился с ремонтом. Вид у него был далеко не мажорный. Поговорили о том о сем, потом Хабаров сказал:

— А ты мне не нравишься, Акимыч.

— Тебе — ладно. Я сам себе не нравлюсь.

— Чего?

— Задумываться стал. Ложусь — думаю, встаю — думаю, хожу — думаю, водочку кушаю — все равно думаю… Устал думать.

— О чем же ты думаешь, Акимыч?

— Не верю я в вину Углова. Взлетел он нормально, в набор перешел нормально. Потом что-то с управлением у него не заладилось… Что — я не успел понять… И тут двигатели… Он скомандовал нам прыгать и потянулся вверх. Высотой нас обеспечивал… В чем же его вина?

— Мою точку зрения ты знаешь, Акимыч: лететь не надо было. Торопиться не следовало…

— Согласен — ты оказался прав, но все равно не о вине Углова говорить надо, об ошибке.

— Как сказать. Если человек очень уж рвется совершить ошибку, настаивает на своем праве, ошибка автоматически переходит в вину. Но теперь это не главное. Вина, ошибка — какая разница? Бумаги сгниют в архивах, никто к ним больше никогда не возвратится, значит, надо смотреть в корень. Суть искать. Согласен?

— Допустим. И что? Я боюсь схемы управления, не доверяю этой схеме. Перемудрили конструктора, и вот в чем горе — не оставили никакой лазейки для отступления.

Хабаров взял блокнот, в несколько движений начертил тот самый вариант решения, что послал с юга Севсу, и, протягивая листок инженеру, сказал:

— Вот. Погляди, так лучше?

Василий Акимович вооружился очками в тонкой профессорской оправе, внимательно разглядывая рисунок, хмыкал, кое о чем спросил, проверяя себя, потом сказал:

— Это совсем другое дело, тут хоть при отказе гидравлики можно взять управление на себя. Но при чем здесь сороковка?

— На дублере управление собрано по этой схеме.

— А ты-то откуда знаешь?

— Вадим Сергеевич сказал.

— Когда ты его видел?

— Не видел. Телепатия, Акимыч. Телепатия, или чтение мыслей на расстоянии.

Инженер с подозрением поглядел налетчика, нахмурился, видно, опасался нарваться на розыгрыш. Наконец спросил:

— Так ты поэтому вернулся раньше времени?

— Возможно. Инженер хмыкнул:

— Ну Виктор, ну собака. Понимаю. Я все понимаю.

— Собака, говоришь? А знаешь, в чем главное преимущество собаки перед человеком?

— Все понимает и ничего не говорит? — отозвался Василий Акимович.

— Это по анекдоту. А всерьез? — И, выждав чуть, Хабаров сказал: — Собака никогда не предает, а вот с людьми это случается. Даже с приличными людьми случается, Акимыч.

— Не думал, что ты такой злопамятный, командир.

— Я не злопамятный, просто памятливый. А вот ты сейчас разозлился, и это хорошо. Теперь ты не пойдешь отказываться. И мы будем работать вместе. Мне вовсе не нужен другой бортач. Ты же собирался отказываться? Только не ври.

— Собирался. Я устал думать все время об одном и том же.

— А теперь?

— Не знаю…

— А я знаю: не откажешься. И жена не заставит!

Поздно вечером, когда ушел инженер, когда мать убрала в кухне и легла спать, Виктор Михайлович записывал в рабочем блокноте:

Потом он нарисовал зайца, сидящего под елочкой. И еще — кошку на пеньке. И облачную гряду. Он всегда рисовал зверушек, когда думал о сыне.

Потом он ушел в ванную и долго стоял под душем.

Надо широко раскинуть руки и ноги, прогнуться в спине и падать, падать, падать… И когда тело наберет скорость, ты почувствуешь, как упруго небо, как оно прочно. Ты узнаешь — на небо можно опереться, опереться вполне уверенно и спокойно.