— Четверг? Ну да? Вот черт возьми!

Его все время не покидало чувство жесточайшего цейтнота.

На тридцатке летал Володин. Доводил гидравлическую систему. Виктор Михайлович только изредка подменял его, отчасти чтобы быть в курсе дела, а больше потому, что твердо верил в принцип: одна голова — хорошо, а две — лучше. В гидравлическую систему внесли много изменений, улучшений, переделок. Володин был доволен, и Виктор Михайлович соглашался с выводами напарника. На тридцать второй Хабаров летал на смену с Бокуном. В систему питания двигателя тоже внесли серьезные коррективы, и теперь надо было накручивать часы налета.

Тридцать вторую машину поднимали еще и еще, то Бокун, то Хабаров. Ходили на разных высотах, меняли режимы нагрузок, чертили в небе бесконечные треугольники маршрутов. Приборы писали режимы, летчики прислушивались, приглядывались, принюхивались…

Когда налетано было уже порядочно и все объективные показатели говорили, что переделки оправдали себя и удались, Хабаров пошел к Севсу.

— Вадим Сергеевич, по тридцать второй все идет хорошо, но мы не успеваем… Наземные осмотры занимают больше времени, чем предполагалось, к тому же в самом начале нас задержала погода.

Севе снял очки, поглядел на Хабарова усталыми глазами и безо всякого энтузиазма в голосе спросил:

— И что вы предлагаете?

— Надо летать ночью…

— Ночью? Для чего? И где логика: то вы проявляете сверхосторожность, то требуете разрешения на ночные полеты.

— Логика есть. Что нам грозит в худшем из возможных случаев? Полный отказ двигателя. Так? Орлов рассчитает маршрут таким образом, чтобы я с любой точки мог дотянуть на аэродром без двигателя. Вынужденная посадка, конечно, перспектива не самая приятная, но с точки зрения технической это примерно одно и то же — что вынужденная днем, что ночью…

— Допустим. А что мы выгадаем, приняв ваше лихое предложение? — спросил Севе. — Что? Только конкретно, пожалуйста.

— Много. Три полета в светлое время дня будет делать Бокун, два в ночное время — я. Три плюс два — пять. Через десять-двенадцать суток закончим программу. Иначе нам в график не уложиться.

— Значит, вы будете работать ночью, а днем спать? Бокун наоборот — днем работать, а ночью спать? Правильно я понял?

— Правильно.

— А как быть с наземниками?

— Надо увеличить бригаду, разбить ее на две смены. Надо платить премиальные, сверхурочные. Между прочим, это здорово умел делать Аснер.

— При чем тут Аснер?..

Хабаров тут же пожалел, что упомянул Аснера. Бледное лицо Севса начало вдруг краснеть, наливаться нездоровой кровью, а пальцы его быстро-быстро забарабанили по стопу. Казалось, вот сейчас, сию минуту он раскричится, совершит что-нибудь нелепое и невероятное. Но взрыва не последовало. Вадим Сергеевич довольно миролюбиво сказал:

— Составляйте круглосуточный график. Невозможный вы человек, Виктор Михайлович. Просто не представляю, почему я вас терплю…

Теперь Хабаров работал почти каждую ночь. Но спать толком днем ему не удавалось. Всегда находились какие-то совершенно неотложные дела. И он уставал, сильно уставал, хотя и был доволен: дело двинулось заметно быстрее.

Неожиданно генерал Бородин напомнил Хабарову о его обязанностях заместителя председателя комиссии по отбору кандидатов на курсы летчиков-испытателей. Понятия не имея о постоянных ночных полетах Виктора Михайловича, генерал сказал:

— Пора проветриться, Виктор Михайлович. Завтра на двенадцать ноль-ноль я назначил первую проверку техники пилотирования. Полагаю, вы будете на месте?

Это было очень некстати, но Хабаров возражать не стал.

— Хорошо, Евгений Николаевич, буду вовремя.

И он приехал на аэродром, поспав каких-нибудь три часа. Кандидатов, назначенных на проверку, было восемь. Машин — четыре. Инструкторов — трое.

Виктор Михайлович взял бланк плановой таблицы и быстро заполнил его. Каждому инструктору два вылета и себе тоже два. Поглядел в список, увидел фамилию Блыша. Взял Блыша себе, остальных распределил наобум.

Блыш доложил Хабарову сдержанно:

— Товарищ полковник, старший лейтенант Блыш к выполнению задания готов.

— Здравствуйте, Антон Андреевич, — сказал Хабаров и протянул Блышу руку. — У нас тут не очень принято козырять и не надо делать вид, что мы незнакомы. Слушайте задание: высота три тысячи, нормальный пилотаж, вираж вправо, вираж влево, переворот, петля, боевой разворот в одну сторону, потом в другую, еще переворот, иммельман и еще переворот, иммельман. Влево и вправо. Дальше: переворот, горка, бочка и переворот, ранверсман, бочка. Виток штопора влево, выход боевым разворотом, виток штопора вправо… Все.

Блыш пилотировал хорошо. Летчик это понял на первом же вираже. И по тому, как уверенно он ввел машину в крен, и по тому, как одним четким движением ручки создал предельную угловую скорость вращения, и по тому, как аккуратно нажимом верхней педали строго поддерживал нос самолета на горизонте, и по тому, как легко переложил машину из левого в правый вираж… Словом, Блыш показывал настоящую работу. И Хабаров не дал ему закончить задание — к чему зря терять время? Сказал в переговорное устройство: