— Ну что, Гриша, исполнился твой сон, поймали тебя, ноги в цепь заковали. Первый сон исполнился, но это не беда. Второй твой сон страшнее и, похоже, он тоже исполнится.

Проходили дни, стали забываться наши переживания, но новых законов боялись. Вспоминаю один случай. Это было глубокой осенью, моросил дождь. Выходили пораньше, подъем в шесть часов, чтобы успеть на работу к семи. Был тогда выходной день. Под дождик сон хороший. Вдруг крик:

— Поднимайтесь, на работу опоздали!

Парнишка один свет включил и тормошит нас всех.

— Поскорее одевайтесь, посадят всех за саботаж, гудок прогудел! Уже семь часов, пора на работе быть, а мы спим! Поскорее одевайтесь!

Все вскочили, быстро оделись и побежали. Бежим что есть мочи, через лужи напрямик, ведь за опоздание судят.

Скорее б добежать, чтоб не было этих злополучных двадцати да еще с одной минутой. На проходной вахтер задержал нас:

— Остановитесь, куда это вы бежите?

— Простите, дяденька, простите, проспали чуточку, пустите на завод.

— Куда на завод? Сегодня выходной! Что вы, как с цепи сорвались!

Идем домой, со смеху животы понадрывали. В общежитие приходим, там тоже смех.

Жизнь шла своим чередом. Молодые быстро ко всему привыкают, кажется, уже и горя мало, что тебя закрепили пожизненно кочегаром. Все больше меня интересовала судьба дяди Тимы.

— Дядя Тима, расскажите еще о себе.

— Да что рассказывать… Проходит время, все забывается… Как-то после нашего разговора приходит пан Филипп в кузницу. Веселый, улыбается.

— Бросай работу!

Все бросили и смотрят, что дальше будет. А он нас за труд благодарить начал, а потом и заявляет:

— Итак, работники мои, нет у вас больше пана Филиппа! Конечно, Гриша, в то время уже не было панов, потому что это было после революции, но мы все равно его паном считали. Смотрим на него и не можем понять, что случилось.

— Решил я кузницу передать в собственность Тимофею Гроссману. Он парень трудолюбивый, по сердцу мне. И фамилия его красиво звучит — Гроссман, то есть «Большой человек», может действительно большим человеком станет.

Отдал мне документы на кузницу и ушел. Бросили мы работу, стали бумаги рассматривать. Все законно сделано, нотариусом заверено, печать стоит. Ну и давай меня поздравлять. Работы, конечно, прибавилось. И дом есть, и кузница, и жена, все есть. Но счастье это не долго продлилось, через два года кончились времена НЭПа.

Был конец двадцать седьмого года, когда стали делать погромы на зажиточных мужиков. Пан Филипп с женой тайком уехал в Германию, я больше его не видел. Весной двадцать восьмого года пришло от него письмо управляющему его домом, в котором он распорядился весь скот раздать бедным, имение продать и деньги отдать в церковную казну. Ниже: «Я больше не вернусь» — и подпись. Все знали, что кузница уже моя, поэтому ее не тронули. Все разделили, что можно было.

Жили мы тогда, Гриша, хорошо, у каждого свое хозяйство было, земли достаточно, живи да трудись. Народ в нашей деревне трудолюбивый был, мужики, как муравьи, копошились день и ночь. Но в тридцатом году пришли перемены. Переделали уезды на районы, на несколько сел был один районный центр. Если нужно решить какой вопрос, дом продать, или еще что-нибудь, едь в район. Дома не очень продавали, а вот земли покупали. Со всех деревень ехали в райземотдел. Потом начальство стало по деревням ездить, говорили, что какой-то еще новый строй будет, который Ленин когда-то мечтал сделать. Людей в то время делили на два класса, бедные и богатые. Бедных убедили, что они бедные, потому, что есть богатые. А если у богатых отобрать их богатство, тогда все будут равные. Богатых называли в то время «кулаками». Я, конечно, тоже разделял людей на два лагеря, но только на ленивых и трудолюбивых.

Ленивые свои земли продавали, а трудолюбивые покупали. Некоторые так разленились, что говорили: «За пана лучше было жить. Отработал лето, зиму отдыхай, не надо думать ни о чем». Нас убеждали, что эксплуатация человека человеком недопустима. Помню, у нас один распинался:

— Порядок НЭПа не оправдал себя, поэтому НЭП разрушили. Землю раздали крестьянам. Начали хозяйничать единолично, то есть каждый для себя, а о других кто думать будет? До бедного крестьянина никому дела нет.

На это обратила внимание наша партия, позаботилась о крестьянах. Ленин говорил: «Мы наш — мы новый мир построим». Мы верны Ленинским заветам. Мелкие хозяйства убыточные, их надо укреплять и соединять.

Большевистская партия разработала план развития сельского хозяйства путем объединения единоличников в колхозы. Что такое «колхоз»? Это коллективное хозяйство, все хозяева и нет ничего личного. Для этого надо на добровольных началах от земли отказаться и объединиться в колхозы. А чтоб землю обрабатывать, надо объединить лошадей, а если объединять лошадей, тогда и коров, и всех домашних животных. Все личные коровни, конюшни и овчарни надо разломать, а построить новые. Работа всем будет, только работай. С чего начнем? Сначала надо записаться в колхоз. Потом все подсобное хозяйство — слесарни, сапожные мастерские, кузни — разломать и построить большие. Все плуги, бороны и все оборудование сдать в колхоз для общего пользования. Теперь будет все общее, все ваше и ничего личного. А с единоличниками мы будем вести борьбу.

Панов больше нет и не будет. Название вашей деревни надо изменить. Есть предложение больше не называть Панская, а по новому — Покрова.

— Вот так и началась у нас коллективизация. А ты, Гриша, помнишь что-нибудь о коллективизации?

— Да совсем смутно, дядя Тима. Мне тогда пошел седьмой год. Я помню своего деда, у него было много сыновей. Мне рассказывали, что на сыновей в то время давали землю, вот, он и имел много земли. Помню, какой у него трактор чудной был: впереди два колеса, а позади одно, большое. Мотор дедушка выписал из Германии и сделал свой трактор, а когда организовали колхоз, он отдал его туда. Еще врезался в память мне один случай.