— А дальше что было?

— Собрал под огнем уцелевших. Вступил в командование… из 930 человек насчитал живых менее ста, из них совсем целых только сорок три… решил поэтому атаковать…чтобы пробиться к взорванному железнодорожному мосту и занять там плацдарм…

— И как?

— Финны отошли… а потом нас зажали в огневой мешок среди скал… товарищи, я такое видел… финские женщины с повязками Красного Креста и в белых косынках наших раненых собирали… а потом они на наших глазах им ломали руки, пальцы отрезали…

— Зачем? — ахнул Мехлис.

— Учились на них, видно… шины накладывать, ампутации делать…

— А вы что же?!

— Как же можно в женщину стрелять…(Гнусная пропаганда. Прим. Редактора) (Мы не можем отвечать за отдельные эксцессы, допущенные иррегулярными формированиями. Прим. Переводчика).

— Как же вы, лейтенант, уцелели?

— Не помню я… очнулся на нашем берегу, мокрый, привязанный к бревну… Сам я привязаться не смог бы, наверное, меня мои бойцы спасти хотели…

— Вы, значит, остались живы… а где ваш батальон?

— Виноват… искуплю кровью…, — затихающе простонал раненый, икнул пару раз и вытянулся, будто по стойке смирно.

— Как же так?! — грозно обернулся Мехлис к военфельдшеру. — Вы же сказали, что он средней тяжести?…

— Мы всегда так говорим! — виновато ответила измученная девушка. — Так легче…

— Кому легче?! Умирать легче? Коммунисту это не нужно…, — твердо и яростно сказал комиссар. Потом заторопился: — Давайте-ка грузиться! Этак, мы их всех потеряем…

… Отогревшихся красноармейцев вновь погрузили в машину, на этот раз предварительно устлав кузов свежесрубленным еловым лапником, покрытым брезентом. Мехлис приказал погрузить даже тело умершего лейтенанта, наставительно при этом произнеся:

— Хоть он и преступник, бросивший в бою доверенный ему Советской Родиной пост, но, считаю, что это деяние он своей пролитой кровью полностью искупил! Похороним товарища командира как красного героя!

— Виноват, товарищ армейский комиссар второго ранга! А может, не он главный преступник? — выбросил ладонь к виску Вершинин.

— Ничего…, — с внезапной тяжелой, свинцовой ненавистью в голосе обещающе произнес Мехлис. — Мы это дело обязательно разъясним…

«Пиздец комдиву!» — грустно подумалось мне. (По нашим разведданным, командир и комиссар указанной дивизии были репрессированы. Прим. Переводчика) (За что?! Прим. Редактора).

Отказавшись после погрузки сесть в кабину, комиссар полез в кузов, на все настойчивые уговоры военфельдешера отвечая:

— А партполитработу с бойцами в дороге кто проводить будет? Пушкин?

Последним, что я увидел, когда машина тронулась, было то, что Лев Захарович тщательно укутывал снятым с себя полушубком раненного бойца. Как видно, партполитработу в войсках товарищ Мехлис понимал очень своеобразно.

Когда санитарный фургон, завывая на подъеме мотором, скрылся за поворотом, Вершинин посмотрел на наши сумрачные физиономии и скомандовал:

— Батарея, становись! Равняйсь! Смирно! Вольно… Товарищи артиллеристы. Довожу до вашего сведения, что мы с вами находимся на войне! А война без жертв не бывает. Другое дело, что жертвы бывают оправданные и … не очень… Но с нашей батарейной колокольни мы не можем всего видеть и знать! Полагаю, что бойцы из того батальона просто проводили разведку боем, отвлекая на себя внимание противника, а в это время основные наши силы успешно форсировали реку в совершенно ином месте. (Нет, они форсировали «Реку смерти» там же, но на день позднее. Прим. Переводчика).

Наша же боевая работа оценена командованием достаточно высоко! Старшина Петрович!

— ЙААА!

— Выйти из строя!

— ИЙЙЕСТЬ!

Старый служака четко отрубил три шага и мастерски развернулся через левое плечо, замерев перед строем по стойке «смирно».

— Товарищ старшина! Поздравляю Вас с получением боевой награды и при этом хочу особо отметить, что в Вашем лице награжден весь личный состав нашей батареи!

— Служу Трудовому Народу!

— Вольно. Приступить к занятиям по распорядку дня! Комсостав — сбор в штабе. Разойдись!

… Когда я, Саня, Ройзман и Петрович расселись вокруг сбитого из крышек снарядных ящиков стола (да, я понимаю, что это оборотная тара строгой отчетности! Однако никто из нас подписку о материальной ответственности за их сохранность не давал!) Вершинин достал из металлического ящика из — под ЗИПа большую фляжку, обшитую темно-серым сукном.

Налив её содержимое в зеленый новенький котелок, он отстегнул медаль с ватника Ивана Петровича и опустил в масляно качнувшуюся жидкость:

— Давай, товарищ… чтобы не заржавела!