Шрифт:
Но теперь в ящике явно что-то лежало: все четыре отверстия, через которые дворовая шпана обожает поджигать скопившуюся у нерадивых жильцов корреспонденцию, демонстрировали нечто белое…
Владислав попытался поддеть это «белое» пальцем, но тот едва не застрял навеки в узкой дырке. Подумать только! А ведь когда-то давно тонкие мальчишеские пальцы проходили здесь без малейшего сопротивления.
«Нужно сбегать за ключом… А где он вообще – этот ключ? И существует ли еще на белом свете?»
Сотников-младший смутно припомнил, что в последний раз пользовался этим необходимым предметом года три назад, когда, в преддверии выборов куда-то, ящики набивали доверху наглядной агитацией соперничающие партии (или претенденты на высокий пост?). А вот лежит ли он сейчас на том месте, где был некогда оставлен?..
Ему повезло: ключ висел на том самом гвоздике, вбитом рядом с зеркалом в прихожей, куда он по привычке повесил его бог знает сколько времени назад. И годами, несколько раз в день пробегал мимо, даже «не повернув головы кочан», как писал другой Классик, не отец.
Загадочным содержимым ящика оказался конверт большого формата и самого что ни на есть казенного вида.
– Черт знает что, архив какой-то… – пробормотал Владислав, вертя так и эдак письмо.
Все штампы и печати были на месте, а значит, письмо пришло, как положено, по почте, а не было брошено прямо в ящик. Но при чем здесь архив?
Из вскрытого пакета на кухонный стол выпали три сложенных вдвое листа: две бледные ксерокопии страниц какой-то рукописи и листок, едва на четверть покрытый распечатанным на принтере текстом.
«Уважаемый Владислав Георгиевич, – значилось в письме. – Мы от всей души соболезнуем вам в постигшем вас горе…»
«Неужели, это правда?..»
Сотников так и этак крутил в руках две странички из отцовской рукописи. В том, что это именно его рукопись, не было и тени сомнения – тот же подчерк, разве что более тверды линии, а буквы – округлы и ученически ровны. И текст…
«Это же ТА САМАЯ рукопись! – твердил про себя Владислав, вчитываясь в два отрывка из романа, о существовании которого он узнал только что, из отцовского „завещания“. – Значит, версию со стариковским бредом и наполеоновским комплексом можно отбросить? Что остается?»
А оставалось именно то, о чем он боялся и думать: передался ему отцовский дар или нет, но он – горе-писателишка – описал в своей «заказной» книге гибель России. И если хоть толика из отцовских откровений – правда, то ему – наследнику Демиурга – нет места рядом даже с гнуснейшими предателями: для него в центре ада будет создан отдельный круг, а скорее всего – яма. И не ледяной грязью наполненная, как у Каина, Брута и кого-то там еще [18] , а скорпионами и гадюками.
18
Согласно «Божественной комедии» Данте Алигьери (1265–1321), в самом страшном девятом круге Ада находятся предатели родины и друзей – первый убийца Каин, Иуда, Брут и Кассий.
Чтобы отвлечься, сын Классика плюхнулся в кресло перед телевизором и принялся переключать канал за каналом, выхватывая на мгновение то очередной «ментовский» детектив, то репортаж с какой-то демонстрации, то набившее оскомину ток-шоу… Картинка сменялась картинкой, жизнерадостные лица – пейзажами, навязчивая реклама – видеоклипами популярной «попсы».
«Нет, не может этого быть! – с облегчением думал Владислав, следя за перипетиями жизни огромной страны. – Это бред сивой кобылы – никому, даже самому гениальному автору, не под силу создать такой живой образ, который мог бы воплотиться в жизнь. Тем более – написать сценарий жизни миллионов людей на без малого столетие вперед. Даже на год, месяц, день, наконец!.. Да какое там „миллионов“! Миллиардов, потому что Россия не зависла где-то в вакууме. Любое событие, случающееся в нашей стране, прямо или косвенно влияет на жизнь и судьбу всего мира, всех стран – от какой-нибудь крошечной Андорры до таких гигантов, как США, Китай и Индия…»
Уже убедив себя в собственной правоте и непогрешимости, несостоявшийся Демиург продолжал по десятому разу перещелкивать канал за каналом. До тех пор, пока ухо не резанули деловитые слова диктора какой-то новостной программы:
– …зарегистрирована сегодня в Центральной избирательной комиссии. Партия под названием «Мусульмане России», представляющая интересы миллионов людей разных национальностей, связанных главным – единой религией, призвана…
Пульт вывалился из разом ослабевшей руки Сотникова и брякнул об пол, а сам он, превратившись в нелепый манекен, продолжал пялиться в экран, на котором лицо диктора, да и программа вообще, давно успели смениться развеселой и пестрой рекламой чего-то сногсшибательно вкусного, дешевого, престижного, надежного…
Влад снова поднимался по крутой лестнице. Только на этот раз она не была пустынной…
Все пролеты, почти каждая ступенька были заняты людьми, иногда вроде бы знакомыми, иногда – знакомыми точно, а чаще всего – совершенно незнакомыми. Их было так много, что лестница напоминала эскалатор на какой-нибудь из станций кольцевой линии метро в час пик. Одинокий неподвижный эскалатор, ведущий вверх.
Из всего лестничного многолюдья двигался один лишь Владислав, то относительно свободно, то с трудом проталкиваясь там, где люди стояли особенно густо. Эта странная статичная очередь, которую не хотелось называть «живой», напомнила ему давным-давно виденное в августе далекого уже восьмидесятого года, когда ему, тогда еще романтичному и восторженному юноше, пришлось много часов выстоять в траурном потоке, стремившемся проститься с Владимиром Семеновичем… Но там людская череда хоть медленно-медленно, но продвигалась вперед. Здесь же, за весь свой долгий подъем, Сотников видел лишь несколько подвижек, когда все разом делали один-единственный крошечный шажок вперед и снова застывали.