А в квартире на Моховой, пусть и не самой роскошной, но оснащенной всем необходимым и, главное, отдельной, не коммунальной, как будто продолжалась прежняя, «мирная» жизнь. Варвара оказалась любящей женой, прекрасной хозяйкой, Георгий же хорошо обеспечивал небольшую семью, работая в редакции крупной газеты по протекции сделавшего стремительную карьеру Кавелина. Единственное, чего не хватало в уютном гнездышке, так это детей… И кто в этом был виноват – женщина, все девичество надрывавшаяся на тяжелой крестьянской работе, или повзрослевший далеко не в тепличных условиях мужчина – оставалось сокрыто за семью печатями. Но им хватало и друг друга…

– Не пора ли вам, Георгий Владимирович, тоже начать расти? – поинтересовался как-то Кавелин, забегавший к Сотниковым запросто, на правах друга семьи. – Статьи, фельетоны… Это, конечно, замечательно, но мелковато, не правда ли? По-моему, пора уже взяться за нечто большее.

Дело происходило за широким столом в канун десятой годовщины одинаково ненавидимого всеми троими Октябрьского переворота, только Варя ненадолго отлучилась.

– Рассказ? Повесть?

– Берите выше.

– Роман? – Сотников хмыкнул и нацедил в рюмки домашнюю настойку на расческинской рябине. – А не боитесь, что я чего-нибудь не то насочиняю?

– Нет, – покачал головой Дмитрий Иринархович. – Я внимательно слежу за вашими публикациями и ничего провидческого в них не наблюдаю. Скорее всего, один раз написанное изменить уже нельзя. «Что написано пером…»

– А вы, признайтесь, опасались? – улыбнулся Георгий.

– Не без этого… И не только я. Думаете, чья это была идея пристроить вас в газету?

– Даже так… Ну, теперь-то ваши опасения развеялись?

– В общих чертах – да.

Сотников помолчал.

– Раз уж зашел такой разговор… Почему меня вообще не шлепнули сразу после того, как роман был закончен?

– Почему… Сложный вопрос. А вдруг бы после вашей смерти все провидческие чары развеялись, словно дым? Это ведь все настолько зыбко – сплошная мистика. Мы не могли рисковать настолько…

– «Мы»?

– Да, «мы». Но вам об этом задумываться не стоит. Помните старинную мудрость?

– Меньше знаешь – крепче спишь?

– Меньше знаешь – дольше живешь.

– А как же чары?

– Сейчас положение иное, чем в двадцать первом году.

– Отрадно слышать… – Георгий налил по новой.

– Итак, не пора ли вам браться за большую вещь?

– Почему бы и нет… Я изрядно за эти годы поколесил по стране, материала вдоволь… Честно говоря, я даже название уже подобрал. «Великое начало». Как вам?

– Пафосно немного…

– Ничуть не хуже «Восхождения». Я вот, к примеру…

– Да какая мне разница! – равнодушно отмахнулся бывший жандарм. – Я не Белинский и в литературе, извините, ни черта не смыслю. Я вот слышал, один деятель от литературы назвал свое творение «Цемент» [17] . Каково, а? Так что назовите, как хотите. В любом случае роман будет издан, и вы прогремите на всю страну.

– Что вы хотите этим сказать?..

Назревающую ссору прервала Варя, с подносом в руках выплывшая из кухни.

– Мужчины! Вы, никак, ссоритесь?

– Да что вы, Варвара Никандровна! – осклабился Кавелин. – Просто Георгий Владимирович делится со мной своими творческими планами…

«И я написал „Великое начало“. А за ним „Напряжение“, а потом дальше, и дальше…

Честно говоря, я втянулся. Получалось у меня, кажется, неплохо, книги в издательствах брали „на ура“, восторженные читатели чуть ли не носили меня на руках… Вместе с известностью пришел настоящий достаток, мы переехали в новую квартиру, вот в эту самую, постоянно был полон дом гостей…

Кого только не перебывало у нас: и Буденный, и Рыков, и Мейерхольд… Ворошилов вообще забегал, как к старому приятелю, вытаскивал на охоту, на какие-то посиделки… Мне даже удивительно было, как я мог когда-то про себя скрипеть зубами, наблюдая на расстоянии протянутой руки ненавидимые когда-то физиономии и не хватать со стола нож… Бывало, присылал за мной автомобиль Сам…

Как он изменился за прошедшие годы, этот повелитель одной шестой суши, собравший в своих руках столько власти, что не снилось и Александру Великому вкупе с Юлием Цезарем и прочими властителями древности.

Нет, не внешне. Внешне он постарел ровно на столько, сколько и должно быть. Приобрел те старческие изменения, что и другие люди в его возрасте. Ха, старческие… Ему тогда не было и шестидесяти, а мне сейчас… Но не о том речь.

Изменилась его повадка, и это отмечали все, кто знал его раньше, до октябрьского переворота и немного после. Но я-то был молод и зелен, чуть-чуть перевалил за тридцать и, как и все молодые люди, ничего ни с чем не связывал и не анализировал. Просто пил жизнь полной чашей, купался в славе… Даже странно становилось подчас, когда вспоминалось, как яростно я ненавидел „красных“ и их безбожную власть, как жизнь готов был положить, лишь бы она была сокрушена и растоптана во прах. Говорят, что старость охотнее идет на компромисс. Не верно. Молодость точно так же склонна к конформизму. Было бы с чего… И первый орден с ненавистной символикой, полученный в свое время, не жег мне грудь, и не посещали ночами призраки невинно замученных моими нынешними благодетелями…