— Да, Эллен, я снова в Китчестере, хотя едва ли меня здесь кто-то ждал.

— Я…я ждала и…Дамьян тоже.

При упоминании его имени я вздрогнула и отвернулась от ее взгляда. Но тотчас почувствовала прикосновение к своему запястью ледяных пальцев и слабоощутимое пожатие.

Пробуждение пациентки никак не повлияло на доктора. Он все также продолжал заливаться соловьем, растолковывая мне, неблагодарной слушательнице, целебные свойства кровопускания. Я же, перебив его, предложила ему закончить сегодняшний визит и, собрав все пыточные инструменты, удалиться восвояси.

— Уважаемая мисс Сноу, — произнес он, изменившись в лице, — я с глубоким почтением отношусь к вашей учености, будьте уверены, я много наслышан о том, что вас удостоили преподавательского места, но простите мою дерзость, поняли ли вы хоть слово…

Меня неожиданно поддержала Эллен, безжизненным голосом приказав ему удалиться. Выждав, когда мистер Тодд, исполненный обиды, покинул комнату, она через силу заговорила:

— О, Найтингейл…я так рада, что ты здесь. Ты единственная понимаешь.

— Но что же с вами случилось, Эллен. Вы же были почти здоровы, почти полны сил, когда я уходила. Лишь легкое мигрень беспокоила вас…

Женщина вновь провалилась в забытье. Но глаза оставались открытыми. В них зияла бездонная пустота и, казалось, ничто не в силах разогнать ее. Даже белесые ресницы, оцепенев, не смели дрогнуть, боясь потревожить покой беспамятства. Время шло.

— Я разговаривала с ним, — внезапно натужливо произнесла Эллен.

— С кем? — уточнила я, не догадавшись с самого начала.

Послышался протяжный вздох, такой тихий, словно ветерок пролетел над зарослями вереска, легко дотронувшись до лилово-розовых кистей.

— С сыном…Я разговаривала с моим мальчиком…

— Эллен, вы не могли говорить с ним.

— Нет, он говорил со мной, говорил, как ему там одиноко, как холодно…Он умолял свою маму прийти к нему, прийти навсегда, чтобы разделить с ним одиночество. Он там один, один-одинешенек, и только ледяная тьма окутывает его. Она растворяется в его крохотном тельце… и скоро моего мальчика не станет…Только тьма…Он биться, он страшно боится, Найтингейл…

Мне показалось или действительно вдруг раздался надтреснутый щелчок, и стены с механическим лязгом начали неумолимо сдвигаться? В лице Эллен не было ни кровинки. Она, не отрываясь, глядела в черноту балдахина.

— Он позвал меня…Я сопротивлялась, не хотела туда идти. Но он так звал меня, так молил…мой Леми, мой маленький сыночек…И мне пришлось идти, пришлось слушать его смех. Ах, этот смех! Ты не можешь даже представить, какой он! Он раздирает душу…он мучает…Да, да, мучает. Это дьявольский смех…

Склонившись к ней, я приложила к ее лбу ладонь. Кожа была сухой и горячей. Несколько длинных волосков прилипли к сочащемуся порезу чуть выше брови. Я осторожно убрала их, заправив под помятый с бурыми пятнами чепец.

— Эллен, Эллен! — требовательно позвала я. Ее взгляд оторвался от балдахина и медленно переместился на мое лицо. — Эллен, вы ходили в часовню?

Ее подбородок тяжело опустился к шее и остался в таком положении.

— Вы не должны туда ходить. Прошлый раз я совершила ошибку, поведя вас туда. Я заставила вас! Сами бы вы не пошли. Но что или кто заставил вас сделать это вновь? Отвечайте мне, Эллен! Кто заставил вас пойти туда? Это был Дамьян? Эллен, скажите мне!

— Нет, он бы никогда…нет, нет… Это Лемми, мой Лемми. Я же сказала, он звал меня. Он просил прийти. Он много чего говорил мне. Много всяких вещей! Он всегда мне обо всем рассказывает. Все это так неприятно…Его рассказы только расстраивают меня и…сквозняки… Ты знаешь, что он сказал про сквозняки? Что они не могут убить меня. Я могу ходить там, где дуют сквозняки, и быть спокойной — они не убьют меня. Но ведь они убили моего Лемми. Из-за них он сейчас там…во тьме. Но он всегда говорит мне правду. Он никогда не лжет. Никогда!

Я уже не следила за ходом ее мыслей — это был бред, бред больной, измученной матери. Мне нестерпимо хотелось уйти, сбежать! Оставить ее наедине со своими видениями. Она полностью жила в них, не сознавая своей болезни. Ни я, ни кто либо из живущих не в силах помочь ей справиться с тем, притаившимся внутри нее, хищником, что годами терзает ее, клыками впиваясь в самое сердце и раздирая самую болезненную рану.

В комнате было душно, как в огромной кухне, где кипят сто котлов. Я подумала о тенистой беседке в саду, о свежей прохладе, что царила в ней. Как было бы здорово сейчас приютиться там. Взять Китса или Шелли, или Байрона и погрузиться в лирический мир, наслаждаясь спасительной свежестью и одиночеством.