Мы поднимались вверх по лугу, пока речной поток не преградил нам путь. Серая речушка бурлила и перекатывалась пенными «барашками», дотрагиваясь водяными пальчиками до низких ветвей ив. Я пустила Дамми вдоль реки, намереваясь подъехать к мостику и немного побыть там.

Возможно, на шаткой скамеечке сидит старичок, его трость и зеленый котелок покоятся рядом, а сам он, сморщив желтушное личико и сощурив блестящие глазки, с превеликим наслаждением попыхивает трубкой. Я надеялась, что увижу его на нашем месте, и мы беззаботно поболтаем, как бывало раньше, веселясь и подшучивая друг над другом. Но его не было. Зато чуть поодаль, выше по течению, я заметила другого человека.

Дамьян стоял по грудь в воде и, заложив руки за голову, подставлял лицо утреннему солнцу. Частые «барашки» окатывали его загорелые плечи. Он не шевелился. И я, разглядывая его, не могла ни вздохнуть, ни отвести глаз. По коже от самых ботинок до макушки пробежались тысячи иголок, оставив после себя гусиную сыпь. Но вот резким движением Дамьян выкинул вперед руки и нырнул. Через долгий-долгий миг он показался над водой и, встряхнувшись как собака, размашисто загребая руками, поплыл навстречу течению.

Я наблюдала за ним, даже не стараясь укрыться. До жути холодная вода ни капли не смущала его, а вот меня от одной только мысли о ней, свело судорогой. Это неприятное ощущение привело меня в чувство. Предательская мысль, что я опять веду себя как дурёха, засверлила в мозгу. Я же приняла решение! Дала себе зарок никогда больше не поддаваться его всепроникающему влиянию, противиться всякой тяге к нему, тлетворной слабостью разъедавшей мое сердце. Я приняла решение! И должна следовать ему!

Но, когда я, стараясь не шуметь, покинула «место преступления» и скрылась за ивами, раздался звенящий насмешливый крик:

— Мисс Сноу, вы куда-то спешите?!

Я невольно застонала, поняв, что попалась с поличным, и теперь уже он вволю натешится над моим постыдным поведением. Мне пришлось показаться из-за деревьев.

— Что вы, мистер Клифер, я никуда не спешу и совершаю поистине приятную конную прогулку, любуясь занимательными видами окрестностей.

Он стоял лицом ко мне, и грудь его была только наполовину скрыта водой.

— Тогда, что тебе мешает до конца рассмотреть столь занимательный вид, которым ты порядком увлеклась последние минуты? Я так старался угодить твоим горящим глазкам.

— Фанфаронство и актерство — вот ваша сущность, мистер Клифер, — мне не удалось скрыть горечь. В этот момент я думала вовсе не об этой щекотливой ситуации, а о том, как Дамьян поступил на скачках. О его подлости.

Он понял мои чувства. И в его ответе уже не было насмешки и веселости.

— Я отвечаю ударом на удар, Найтингейл.

Мне подумалось, что то же самое говорил и доктор Ливингтон, отец Николса.

— Да, ты никогда не остаёшься в долгу.

— Это способ выжить.

— Это способ продемонстрировать силу.

— Разве плохо быть сильным? Ты можешь просветить меня на эту тему, моя слабенькая, беззащитная пташечка.

— Сомневаюсь, что тебе придется по нраву, если кто-то начнет учить тебя.

— Ошибаешься, я всегда жажду знаний…особенно, когда у меня такая учительница.

— Мне кажется, у тебя нос оброс сосульками, — прервала я двусмысленный разговор.

— Так не терпится увидеть меня, так сказать, во всей красе? Опять непутевое любопытство или… — он красноречиво замолчал.

— Нет, нет, — забормотала я, смутившись, — можешь оставаться там сколько захочешь.

Но он только хохотнул и начал продвигаться к берегу. Я поспешно развернула лошадь, чтобы не видеть его выходящим из воды. Дамьян еще пуще расхохотался, а я, чувствуя дикое смущение, вспыхнула, как костер из сухих листьев и щепы, и зачем-то крепко зажмурилась.

Однако уши мои работали так, точно в них были вставлены слуховые рожки. Я ловила каждый звук, будь то одинокий стрекот кузнечика в траве или легкое покачивание ветвей, или бурные перекаты воды от резких мужских движений. Я слышала, как Дамьян вышел на берег и, издав энергичное «бррр», от которого я поежилась, будто мне самой предстояло окунуться в ледяную, заволоченную рваным туманом реку, прошлепал к сваленной в кучу одежде. Казалось, пролетели часы, прежде чем он окликнул меня:

— Угроза миновала, золотко. Я сама благопристойность! И ни одна расстегнутая пуговица не оскорбит твою ранимую девичью честь.

Когда я повернулась, он уже скрылся за деревьями, направляясь в мою сторону. Но, не пройдя и десятка шагов, остановился и, прислонившись к развесистой иве, принялся изучать меня. Пряди мокрых волос облепили его лоб, по щекам тонкими ручейками бежала вода, затекая за воротник и расползаясь по спине. Узкий рот слегка изогнулся, приподняв уголки вверх, будто мужчина находил что-то забавное в том, что я была здесь, перед ним.