Обе поклонницы автоспорта, шурша шелком и тюлем, тут же метнулись в разные стороны и исчезли. Одинокий и покинутый красавицами, огромный Нуволари беспомощно стоял перед своей разъяренной половиной и пытался ее как-нибудь утихомирить. После внушительной порции побоев начался темпераментный словообмен в чисто итальянском стиле, а проще говоря — уродливая перебранка. Затем она "обезвредила" своего грешника, запихнув его в лимузин и угрожающе хлопнув дверцей. Бедный Тацио, подумал я, невольный свидетель этой тяжелой сцены. Лишить человека малейшей свободы! Да ведь это просто жестоко! Публично избивать мужа, мыслимое ли дело! Вот, значит, чем чревата торжественная церемония бракосочетания с цветами и сакраментальным "да"!

Я искренне пожалел Тацио и решил побольше щадить его на маршруте. Бедняге и без меня здорово доставалось.

В другой раз я сам учинил примерно такой же скандал. В один прекрасный день в моей душе вспыхнула любовь к одной чарующей актрисе, чья улыбка в то время озаряла все киноэкраны. Я даже подумал приковать попрочнее это прелестное существо к себе и ко всей своей жизни. Я пригласил даму своего сердца поехать со мной на гонки в районе Гроссглокнера2Выехав на первую тренировку сразу после восхода солнца и войдя в правый поворот, я поскользнулся на мокром от росы мосту, вильнул вбок и обоими левыми колесами выломал перила. Затем дважды прокрутился вокруг собственной оси и остановился. Машина почти не пострадала. Ребята из моей команды, расквартированные в долине, услышав грохот удара и наступившую за ним подозрительную тишину, мгновенно сели в машины и помчались к месту происшествия. Мой автомобиль взяли на буксир, а я поехал с механиками обратно. Все это, конечно, заняло немало времени. Прибыв в долину, я нигде не мог обнаружить мою избранницу. Выяснилось, что, как только я выехал на тренировку, она приняла приглашение двух иностранных журналистов посетить какой-то ресторан, где провела за шампанским несколько очень приятных часов.

Ох, как же я разозлился!

На запасной машине я проехал еще несколько кругов и при каждом спуске в долину тщетно искал свою ненаглядную. Подумать только — она поддалась первому же искушению, предпочтя веселую компанию и ресторан напряженной обстановке на линии старта и финиша. Покончив с тренировкой, я в одиночестве поехал в отель, где у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить над этим горьким разочарованием.

Наше знакомство окончилось бурным объяснением, мало чем уступавшим сваре в семействе Нуволари, после чего я вновь безраздельно отдался своей главной привязанности — любимой машине. Взвесив все, я не стал горевать. Кто знает, от скольких огорчений я избавился таким образом!..

Когда в ожидании старта, уже сидя в машине, я посмотрел на своего коллегу Германа Ланга, я вдруг почувствовал себя действительно свободным. В последние минуты перед стартом его чернокудрая Лидия что-то энергично втолковывала ему, а он терпеливо слушал. Она была, безусловно, очень мила и прекрасно относилась к мужу. Но перед стартом всякому гонщику необходимо собраться с мыслями, сосредоточиться. Кому здесь нужны всякие наставления и поучения!

Однажды она так громко кричала ему в ухо, что даже сквозь шум мотора я расслышал каждое слово: "Герман, дорогой мой, ты главное дело — газуй, слышишь? Газуй и не притормаживай! У меня еще нет меховой шубки, а у других есть уже по две!"

Бедный Герман Ланг!

И все-таки, когда руководитель нацистского автомотокорпуса Гюнляйн решительно потребовал отказаться от предстартовых прощаний с прекрасными дамами, мы восприняли это как вызов.

"Германский мужчина не целуется публично", — гласила мотивировка этого требования. По мнению Гюнляйна, нам следовало "поменьше предаваться интимностям" и побольше "сосредоточиваться на предстоящей борьбе".

Когда на другой день после этого "руководящего указания" мы увидели Гюнляйна на трибуне, все как по команде вылезли из машин, быстро подбежали к боксам и каждый демонстративно поцеловал первую попавшуюся женщину. В восторге от этого "гимна любви" зрители бурно захлопали, а Гюнляйн в бешенстве отвернулся...

На мои представления о настоящей спутнице жизни огромное влияние оказала жена моего друга Рудольфа Караччиолы. Долгое время мне по-настоящему не нравилась ни одна другая женщина. Алиса Караччиола, в миру Бэби, отличалась подкупающей доброжелательностью и обаянием, которые вызывали во мне самое искреннее восхищение и все сильнее привлекали меня к ней. Шведка по рождению, она недолго была замужем за крупным швейцарским фабрикантом свечей для зажигания. Из любви к автоспорту и по рекламным соображениям он содержал собственную гоночную "конюшню", которой руководила Алиса. После развода она несколько лет прожила в Париже, где была связана большой дружбой с французом Луи Широном. Она покровительствовала ему и сделала из него гонщика международного класса. Лишь в 1936 году эта женщина обрела счастье и покой в браке с Рудольфом Караччиолой. Стройная, с отличной спортивной фигурой, она уже чисто внешне как нельзя лучше подходила к нему. Алиса отличалась и внешней привлекательностью, и умом. В "третьей империи" супругам Караччиола было не по себе, и они уехали в Швейцарию. В 1936 году они поселились в небольшом коттедже у подножия горы Монте-Брэ, откуда открывался вид на расположенное южнее озеро Лугано.

Решение построить этот домик было принято не без влияния Менгерса, друга и доверенного лица Руди. Этот широко образованный и бывалый коммерсант из Берлина еще в 1928 году, предвидя опасное развитие событий в Германии, обосновался в Лугано-Кастаньоле. Уже тогда он чувствовал, что немецкий народ будет втянут в новую войну. Поэтому он посоветовал Караччиоле покинуть нацистскую Германию и переехать в нейтральную Швейцарию. Что касается Алисы, то вид чернорубашечников, бесконечные маршировки штурмовиков под флагами со свастикой производили на нее гнетущее впечатление.

И все-таки Караччиола не мог сжечь все мосты, не хотел окончательно порвать свои связи с фирмой "Мерседес". Поэтому он выбрал именно такой выход из положения, т. е. "швейцарский вариант", и, будучи человеком состоятельным, не навлек на себя никаких особых подозрений. Правда, поначалу переезд Караччиолы несколько удивил нацистов. Но, продолжая использовать его имя в интересах автомобильного спорта "Великой Германии", они быстро примирились с этим, поверив, что после аварии, которую он перенес в Монте-Карло, ему действительно необходим теплый и сухой климат Тессина, прогретый солнцем воздух южных альпийских склонов. Они даже выплачивали ему часть премий за победы в швейцарских франках. Это были очень хорошие деньги. В то годы Караччиола котировался высоко. Он завоевывал одну победу за другой — правда, не для нейтральной Швейцарии, а для гитлеровской свастики. Когда он поднимался на пьедестал почета, оркестр играл "Дойчланд, Дойчланд юбер алес"! Но тут он ничего не мог поделать.