"По происхождению и воспитанию вы наш человек, однако мы, конечно, не намерены оказывать на вас давление. Просто хотим вас серьезно предупредить и помочь вам".

В какую же идиотскую историю вовлекла меня фон Штенгель, подумал я, и в знак окончания разговора попросил вызвать мне такси. Вскоре у подъезда раздался гудок, вежливо и подчеркнуто официально я простился с этими туповатыми типами.

На обратном пути я, естественно, попытался разобраться в происшедшем. Значит, теперь меня преследовала уже не только полиция — я попал в картотеку американской разведки... Вот как все обернулось!

И снова передо мной встал тревожный вопрос: не повернуть ли назад? На Востоке я не взял на себя никаких обязательств и не получил ни единого пфеннига. Так почему бы мне не возвратиться на Штарнбергское озеро, уйти в свой домашний мирок. Там я не стану принимать никого, и через полгода все позабудется...

На следующее утро я первым долгом отправился в Западный Берлин к фрау фон Штенгель. Я во что бы то ни стало хотел узнать, что побудило ее вовлечь меня в этот нелепый эпизод.

После почти двухчасового разговора я понял, что, несмотря на все пережитое, эта умная женщина пересмотрела свое отношение к прошлому и вновь потянулась к наживе. На раздутых парусах она устремилась к американцам, хотя прекрасно видела, как они подсаживают в седло те самые элементы, которые еще несколько лет назад едва не погубили ее как еврейку. Опечаленный и разочарованный, я расстался с ней.

Часть 2

По возвращении домой я с сожалением убедился в том, что предвидел: газеты и иллюстрированные журналы подняли форменную свистопляску вокруг меня и других западногерманских участников Всемирного фестиваля. Еженедельник "Мюнхенер иллюстрирте", еще недавно оказавший мне честь, выпустив свой первый послевоенный номер с моим портретом на обложке, теперь поспешно исправил свою "ошибку", назвав меня "врагом государства номер один". Долго и внимательно я вглядывался в этот броский заголовок. На протяжении многих лет мой брат аккуратно собирал все, что сообщалось обо мне в прессе. Кроме газетных вырезок, в его архиве было немало почетных грамот, выданных мне в связи с теми или иными моими пожертвованиями. И вдруг — "враг государства номер один"! Вот, значит, как все быстро меняется в этом мире! Если ты перестал шагать в ногу, тебе мгновенно дают коленкой под зад и спихивают на обочину. Разница лишь в том, что при Гитлере человека сразу хватали и волокли в гестапо, а в нашем государстве этого уже делать нельзя...

Издаваемая американцами "Нойе цайтунг" поручила одному из своих ведущих журналистов, некоему Отто Штольцу, раздраконить меня со всех сторон. "Сверчок, забывший о своем шестке" — так озаглавил он свою статью. Господин Штольц мастерски владел языком угроз: "И если, пользуясь славой своего имени, он побудил хотя бы сотню молодых людей Федеративной республики участвовать в этой демонстрации в качестве статистов, все равно он виновен. В будущем, заклейменный, он будет растерянно блуждать среди людей, которые не считают свободу чем-то относительным...

Вместе с "серебряными стрелами", исчезнувшими с гоночных автотрасс мира, исчезло покровительство семьи и того общественного круга, которое позволяло такому человеку, как Манфред фон Браухич, воспринимать жизнь только со спортивной стороны".

Если бы в тот вечер на Клейаллее, выпив рюмку виски, я поставил бы ее на стол и спросил: "Сколько вы мне заплатите, джентльмены?" — этот Отто Штольц немедленно извлек бы из архива первый послевоенный номер "Мюнхенер иллюстрирте" и раздобыл из-под земли материалы о самых сенсационных моментах моей карьеры. Он написал бы вдохновенную поэму в прозе об автогонщике, который ориентируется в жизни с той же уверенностью, что и на гоночном маршруте... Для этого мне только понадобилось бы поставить рюмку на стол и спросить о сумме...

Далее Отто Штольц пророчествовал: "Но теперь московский режиссер всего этого спектакля не предложит Браухичу новый ангажемент. Браухич уже не в спросе — выяснилось, что его притягательная сила совсем не так уж велика".

Однако Штольц проглядел главное: ведь именно эта "притягательная сила" и побудила его и его хозяев по-святить мне целую тысячу слов в политическом разделе "Нойе цайтунг". А сколько слов они уделили бы мне в спортивном отделе в случае моей победы на треке АФУС?..

Я вырезал эту статью, приложил ее к коллекции моего брата и подумал, что ведь и он, в сущности, не в особенном восторге от моих дел. Я решил сам собирать отклики прессы на тогдашний период моей жизни.

Моя мать и Гаральд не обращали внимания на всю эту фабрикацию общественного мнения вокруг меня, видимо полагая, что со временем я сам избавлюсь от своих "заблуждений". Иногда мать очень мягко и с большой доброжелательностью спрашивала меня: "Веришь ли ты, дорогой мой, что поступаешь правильно, отдавая столько времени и сил этим пролетариям? Славу богу, твой отец не дожил до дня, когда его сын стал якшаться с "красными". Пусть тебя не удивляет, что порядочные люди отвернулись от тебя и от твоей жены".

Мы и в самом деле попали в какую-то изоляцию, и часто это угнетало нас. Еще в армии я в одиночку восстал против сытого и самовлюбленного мещанства и теперь в своем внутреннем мятеже против всякого реакционного старья опять оказался один.

Через некоторое время ко мне пришли спортсмены-мотоциклисты и попросили совета, как получить право участвовать в соревнованиях, проводимых в ГДР. Тогда спортивные встречи между Востоком и Западом были более чем редки, хотя спортсмены обеих сторон проявляли к ним огромный интерес.