Жена отнеслась к приглашению скептически. Что же до друзей, то одни недоуменно разводили руками, другие советовали воздержаться от поездки. Я снова столкнулся с бюргерской непримиримостью к малейшим знакам симпатии к Восточной Германии.

Вдруг я вспомнил свою подпись под Стокгольмским воззванием. Вероятно, этим все и объяснялось, видимо, именно поэтому Спортивный комитет и прислал мне приглашение.

Мне было очень интересно посетить "другую Германию", и я решил не обращать внимания на всякие "охи" и "ахи", раздававшиеся вокруг меня. Да и чего мне было бояться, я давно привык рисковать. Прежде всего меня разбирало любопытство: как ведут себя "тамошние" немцы? Тоже громко воспевают немецкое прошлое?..

На берегах Штарнбергского озера лежал глубокий снег, когда мы уселись в машину и двинулись по тщательно разработанному маршруту на Оберхоф.

Очутившись по ту сторону западногерманского шлагбаума, мы с трудом подавляли охватившее нас беспокойство. Мы ехали по "ничейной земле" и вскоре остановились у другого шлагбаума. Солдаты-пограничники отнеслись ко мне без особой симпатии и сверлили мои документы более чем критическими взглядами.

Первые деревни, поплывшие нам навстречу, казались серыми, словно оправдывая заявления наших газет, утверждавших, что именно серый цвет и определяет сущность всей "Восточной зоны". Но это, конечно, не могло побудить меня повернуть обратно. Подумаешь, серые деревни! Разве их вид отражает дух этой части Германии?!

Наконец Оберхоф — заснеженное уютное местечко, кишевшее бесконечным количеством чрезвычайно подвижных и деловитых людей, ничуть не похожих на ленивых курортников. Я спросил, куда бы мне обратиться, и меня направили в Оргбюро.

Вскоре я пристроился в хвост очереди терпеливо ожидающих молодых людей, одетых, на мой "западногерманский взгляд", скажем прямо, не слишком шикарно. Через какое-то время я оказался у стола, за которым сидела девушка. "Тебе куда?" — спросила она так просто и неофициально, что я почему-то испугался. Вместо ответа я протянул ей свое приглашение, и тогда она велела мне "доложиться" коменданту какого-то общежития, как мне послышалось "имени Строганова", а в действительности имени Стаханова. Мне было знакомо пикантное мясное блюдо, названное в честь русского графа Строганова, но про Стаханова я не знал ничего.

Прежде всего меня неприятно поразило, что девушка за столом фамильярно обратилась ко мне на "ты". Вообще здесь каждый казался каким-то "ты" — и ничем больше. Расскажи я это моей матери, она онемела бы от шокинга. А штарнбергские кумушки, узнав об этом, наверняка злорадно сказали бы мне: "Так тебе и надо! Ведь мы тебе все предсказали, только ты не хотел нас слушать".

Но мы с женой договорились не расстраиваться, сколько бы к нам ни обращались на "ты", и бодро зашагали по свежему снегу — ведь в конце концов нас пригласили приехать на зимний чемпионат! Объясняя нам дорогу к трамплину, какой-то прохожий с нескрываемым уважением разглядывал мое бежевое пальто из толстой верблюжьей шерсти. Во всяком случае, он обращался ко мне на "вы", и это несколько успокоило меня...

Потом нас накормили простым, но сытным обедом, и, позабыв о мелких неурядицах, мы поддались общему радостному настроению.

На всех были лыжные брюки одного фасона (примерно десятилетней давности), но это никому не мешало. Время от времени на несколько часов выключался свет, но тогда во всех домах загорались свечи, и никто по этому поводу не нервничал.

Наконец настал момент "разговора", ради которого нас, в сущности, и пригласили сюда. В переполненном зале собралось около двухсот представителей всех районов Германии. Нас, естественно, весьма интересовал высокопоставленный господин из правительства, чей приход ожидался. Незадолго до начала в зал вошел одетый в лыжный костюм человек, которого все сердечно приветствовали. Нам, западногерманским гостям, сказали, что это Вальтер Ульбрихт, и корректности ради мы тоже захлопали. Энергичным шагом он непринужденно прошел через зал и подсел к нашему столику. Я наклонился к соседу, владельцу отеля из Фрейбурга, и шепнул: "Странно, глава правительства находит время для встречи со спортсменами, заботится о делах и нуждах лыжников. У нас, в Федеративной республике, такого не бывает. Я действительно никак не предполагал, что сюда явится столь важная "шишка", думал, что все это одни разговоры".

До этого дня все мои представления о Вальтере Ульбрихте я черпал из злобных карикатур в мюнхенских газетах. И вдруг он сидит со мной за одним столом. Сразу бросалась в глаза его естественность и умение находить общий язык с людьми. Отвечая на множество вопросов, он обнаружил большую и разностороннюю осведомленность и деловитость. Оживленная беседа длилась более трех часов, и я все думал, думал... Ульбрихт оживленно участвовал в разговоре, внимательно выслушивал всех и только потом высказывал собственное мнение. В его лыжном костюме едва ли можно было бы показаться, скажем, в фешенебельном Сант-Морице, но, судя по всему, он носил его не для вида. Я спросил, ходит ли он сам на лыжах. Ульбрихт просто ответил, что всякий день, который ему удается выкроить, он проводит в зимнем лесу. "Спорт сохраняет молодость и гибкость, к тому же он помогает укреплять отношения с молодежью", — сказал он. Вполне разумная точка зрения, подумал я, ведь ему как-никак под шестьдесят!

В последующие дни я не раз видел, как он вместе со своей женой Лоттой катался на лыжах в лесу, съезжал со склонов. Спортсмены, собравшиеся в Оберхофе, видимо, хорошо знали их, запросто, как со старыми знакомыми, разговаривали с ними.

При прежних встречах с государственными деятелями мне никогда не удавалось преодолеть искусственный "барьер неприступности", воздвигнутый между мною и ними. Я не видел ничего человеческого в их зачастую претенциозных, я сказал бы даже "нечеловеческих", одеяниях. Уж такова была привилегия этих господ: представать перед рядовыми людьми этакими "надмирными" существами, персонажами из сказки, на которых только лишь дозволено изумленно пялить глаза.

Ульбрихт оказался на редкость жизнерадостным человеком с молодым сердцем, к тому же явно начитанным собеседником. Его известный призыв: "Немцы — за один стол!" — теперь звучал для меня неподдельно искренне...

После ужина вокруг нас, гостей из ФРГ, столпились любители подискутировать. Мы охотно согласились поговорить с ними, полагая про себя, что в предстоящей дискуссии сумеем без труда и убедительно одержать верх.

Но это оказалось ошибкой. Честно говоря, до того мне редко приходилось бывать в кругу столь информированных молодых людей. Правда, иные из них говорили каким-то суконным и невразумительным языком, но в своем большинстве они блестяще разбирались во всем и вели спор на таком уровне, что слушать их было одно удовольствие. При этом в их высказываниях слышалась такая терпимость к мнению собеседника, какой я не встречал нигде и никогда. Мне хорошо помнилось, как у нас разговаривали с "красными" — с помощью дубинок и пистолетов. Здесь же шел честный, жаркий спор, все были полны доброй воли, никто не пытался навязывать противнику свои взгляды.