— Рыжа.

Никакого ответа. Неужели глупый жестокий розыгрыш?!

— Рыжа! Рыженька! И снизу родной лай! Ну, слава богу.

Стараясь даже случайно не глянуть вниз в пролет лестницы, Филипп вытянул руку с конвертом — и разжал пальцы.

Еще могут обмануть, еще могут увести и ободрать на шапку, но все-таки легче: не розыгрыш!

Через три минуты он снова распахнул дверь — и сразу услышал скулеж.

Честные живодеры!

В эту минуту он был им благодарен! Он почти их любил: ведь не обманули, не ободрали!

Он скатился по лестнице — животом по перилам, как когда-то в школе. Рыжа рвалась навстречу. Она облизала его, он расцеловал ее — расцеловал бы и воров, если бы оказались тут же: честных шантажистов, гуманных живодеров.

И вот они вдвоем вернулись домой. Филипп отстегнул поводок — тот самый Рыжин поводок, и ошейник тоже не подменили — и Рыжа кругами помчалась по прихожей, колотя хвостом по дверям и по стенам. Наверное, она все поняла: что в том застенке, куда ее привели, с собак живьем сдирают шкуры — и вдруг после отчаяния, вместо ожидаемой гибели — дом! Бывали и у Филиппа счастливые минуты в жизни, но такой полноты счастья, в каком сейчас захлебывалась Рыжа, он не переживал никогда. Для того чтобы пережить такое, надо быть простодушным и прямодушным — как Рыжа.

Филипп открыл дверь в комнату, и Рыжа бросилась туда, заметалась между мебелью, колотя хвостом по ножкам столов и стульев. Наконец успокоилась, устала, села, свесив на сторону язык. Обе миски ее оказались пустые. Филипп взял их и пошел в кухню, а дверь за собой запер, чтобы Рыжа не побежала за ним.

Ксана оказалась как раз там — ставила чайник. После вставания ей надо обязательно выпить чаю. На Филиппа она посмотрела с удивлением: он редко появляется в кухне в такое время.

— Ты чего?

Собачьих мисок в руках у Филиппа она умудрилась не заметить.

— Да посмотреть хочу, не осталось ли вчерашнего супа.

— Осталось. А зачем тебе? Ты же днем супа не ешь.

Филипп без дальнейших объяснений полез в холодильник, достал кастрюлю и стал наливать суп в собачью миску.

— Чего это ты делаешь, ведь… — и тут наконец до Ксаны дошло: — Нашлась?!

Голос у нее сломался как у подростка, которого кидает из дисканта в баритон.

— Ну да, — подтвердил Филипп как можно небрежнее.

— Где?!

Она спрашивала, а сама уже бежала по коридору.

Когда и Филипп размеренным шагом дошагал через весь коридор к своим комнатам, Ксана с Рыжей уже лизались.

Собаченька, где же ты была?! Кто тебя, животину такую невозможную, украл?! Да, скажи, сами оставляют привязанную, где ж мне, такой маленькой, против воров? А чего же ты, собаченька, на них не лаяла? Я бы услышала… Нет, правда, Филипп, а чего она не лаяла?

— Подманили на что-нибудь. Помнишь, как у Швейка: на говяжью печенку пойдет самая верная собака.

— Какая же она верная, если пойдет за печенкой?! Я, скажи, не такая, я верная по-настоящему! Да, Рыженька?

— Увели же. И не лаяла. Значит, пошла. Филипп и вообще любит собак, и уж Рыжу тем более, но когда Ксана начинает превозносить их уже сверх всякой меры: что и самые-самые они умные, самые-самые преданные и неподкупные — ему хочется противоречить. Особенно насчет собачьего ума. Ну действительно, было б у Рыжи достаточно ума, она бы и лаяла, и упиралась!

— Значит, что-то такое случилось, чего мы не знаем. Какие-то обстоятельства, субъективные или объективные! Все равно они лучше нас. И вернее, и умнее. Потому что они естественные, у них чувство, а у нас пустой ум.

Ум, разум, тем более рационализм — это для Ксаны бранные слова. Много об этом Филипп с нею спорил, да без толку. Неужели и сейчас затевать спор? Рыжа нашлась, радоваться надо! И Филипп промолчал.

— Да расскажи, как она нашлась?! Почему из тебя каждое слово клещами?! Сама прибежала или привели?

— Привели. Позвонили по телефону и привели. Попросили денег.

— Сюда привели?! В квартиру?! Какие они из себя?! Кто?!

— Я их не видел. Оставил деньги, они взяли, оставили Рыжу.

— Скрываются, значит! И сколько ты им дал?

— Двадцать пять.

Почему-то Филипп решил снизить сумму выкупа. Мюжет быть, чтобы Ксана чувствовала себя меньше виноватой — потеряла-то Рыжу она.

— Смотри-ка ты: целых двадцать пять! До чего додумались, паршивцы: это значит, крадут собак и берут выкуп! Наверное, Рыжа у них не первая.

Что крадут они собак не столько ради выкупов, сколько ради шкур, Филипп сообщать не стал — тоже пожалел Ксану. Сказал притворно грубо: