Шрифт:
— О, прекрасная дама! Милости прошу.
Стелла вошла классной походочкой, будто в ресторан «Интуриста». А Славка за ней на своей единственной ноге — но так, как если вторая и не нужна. Лишняя она, вторая нога! Был фильм с одноногим — тоже ловко обходился — «Таинственный остров». Или «Остров сокровищ»? Один черт…
— Не ожидал, такой визит! Приготовился бы! Мы тут дичаем вдвоем без женщин, и вдруг такая фея!
Вдвоем? Знал бы Федя, может, и не зашел.
На крутящемся стуле для клиентов сидел молодой мужик, нога на ногу, весь в фирме. Рядом на круглом столике, на котором гипсовый слепок статуи Венеры — «для интерьера в стиле ретро», — торчала бутылка. Мужик вскочил с неприятной пластикой, будто особая смазка в суставах.
— Явление следующее: те же и фея! Прошу к шалашу! Живое подобие этой чувихи, — и он сделал жест в сторону Венеры.
Стелла от счастья как в невесомости — вот-вот воспарит. Как же: обозвали феей, сравнили с Венерой! Славка уже нес два стакана.
— И вино самое феерическое, — не закрывался фирменный мужик, — «Твиши»! А сам я Миша. Для рифмы. Вообще-то, друзья зовут Михно. Братька Михно — пойдет?
— А я Стелла, — голос у нее вдруг стал такой томный — задавиться! — А он — Тео. А почему — Братька?
— Ну-у… Во-первых, все люди — братья. Ну и во-вторых — вообще.
— Ладно, со свиданьицем, — сказал Славка.
— Нет, за прекрасных дам в лице Стеллы-феи! Федька вспомнил Александра Алексеевича. Правда,
у Братьки Михно вышло лихо — не то что у скучного мочкиного следователя.
— После такого тоста надо бы бить бокалы, да Стась не напасется стаканов. Считайте, Стеллочка, что я свой разбил —, мысленно. Как винцо, а? Не хуже, чем Крамбамбули! «За милых женщин, черт возьми, готов я пить Крамбамбули!»
Федя подумал, уж не артист ли этот Братька Михно? А Славка, значит, для него — Стась.
— Что — готовы? Поехали дальше. Следующий тост — нравственный. Высоконравственный. Против стриптиза! Обнажаться должны только прекрасные женщины и только перед художниками! «Маха обнаженная», была такая у Гойи. Стеллочка, вы прекраснее любой Махи — не знаю, имя это или профессия. Стась, если ты художник, ты должен делать ню! Выставить, например, Стеллочку в своей витрине — чтобы совсем ню!
— Не разрешат, — сказал Славка.
— Ну не выставлять. Ведь вы бы, Стеллочка, не отказались обнажиться перед художником? Ради чистого искусства!
Феде этот разговор нравился все меньше.
— Если только ради искусства, — тем же томным голосом проворковала Стелла.
— Только ради искусства! А когда Стаськиной тачке устраивают стриптиз, раздевают до голых ободьев, я категорически против!
За всей этой трепотней до Феди не сразу дошло: Славкиного «Запорожца» раздели!
— Стриптиз — это добровольно, — сообщила Стелла, — а машину же раздевали насильно, я думаю.
— Ах, добровольность! Сразу мысли зароились — мысли-мысли-мысли! — Братька Михно сделал движение одними пальцами — и сразу стало ясно, какие мысли. Артист! — Но — не будем. А тачку раздевали насильно, это Стеллочка заметила точно. Насильно и тайно.
— На улице или в гараже? — буднично и скучно уточнил Федя.
— Гараж вскрыли, — сообщил Славка. — Я всегда на ночь закатываю в гараж.
— Вот была б сигнализация — и накрыли бы их!
Предупреждал же Федя, совсем недавно предупреждал! Самое обидное, когда предупреждал, кричал — и мимо ушей!
— Ты был прав, старик. Может, и сигнализация не спасла бы, но все равно, ты был прав, старик, — грустно признал Славка.
Приятно, конечно, когда признают, но лучше, когда слушают вовремя умный совет. И здорово раздели?
— Да уж накрыли на полкуска. Нет, больше! И приемник выдрали, и аккумулятор. Куртку оставил на заднем сиденье брошенную. Финскую.
— Надо в милицию!
Братька Михно расхохотался очень наигрышно — ну артист и есть!
— Всю жизнь там ждали Стаську! Приемник ему найдут или аккумулятор. Нужно им из-за него портить процент. — Нарочно он сказал: процент, сразу видно, что грамотный. — Машин раздевают знаешь сколько!.. Какие к тебе правильные мальчики ходят, Стась: чуть какой случай в жизни, готовы бежать в милицию. Милиция одна, а ханурики многолицые!
Уж не поэт ли заодно? «Милиция — многолицые»! И артист, и поэт, — бывает.
— Ой, да хватит вам про аккумуляторы! — капризно сказала Стелла.
Еще бы: занимаются не ею!
— Все законно: фея скучает! Как ей не скучать, когда за мертвую механику говорят, а не за нее. Не о том раздевании говорим, мужики!
По-настоящему, надо бы этому Братьке Михно врезать наконец за такие шуточки. Но все-таки Славкин друг Да и скажут, что Федя не понимает юмора.
Но чтобы не думали, что он пляшет под дудку — хоть Стеллы, хоть этого Братьки Михно, — Федя нарочно снова заговорил про мертвую механику. Что он понимает: мертвая!