— И очень хорошо! Основа в человеке — самостоятельность!

Вольт постарался вложить в эти слова всю свою силу внушения.

— Я тоже сам пробивался, — сказал Родион Иванович, но не очень уверенно.

Нужно было бы устроить ему хорошую встряску, чтобы и думать не смел ни о каких кооперативах для Валерика своего великовозрастного, но Вольт торопился домой — новая идея жгла изнутри! — и не мог сосредоточиться на чужих проблемах.

— Ну счастливо, Антонина Антоновна. А носки — это хорошая штука, Валерик спасибо скажет.

Антонина Антоновна улыбнулась на похвалу.

— Я ему и в армию связавши, а он пишет: нельзя, потому что положены портянки. Командиры там — старшина!

— Это надо мной был старшина, а у Валерки — прапорщик! — преувеличенно бодро сказал Родион Иванович.

— Ну а теперь демобилизуется — и никаких командиров над ним, одни начальники.

Родион Иванович вышел проводить Вольта.

— Мать есть мать, — сказал он как бы извиняясь.

— Ничего, привыкнет и к Тюмени. Будет слать носки.

Родион Иванович улыбнулся бодрее.

По пути домой Вольт живо воображал, как по новой системе — «системе Комаровского» — начнут играть сначала у нас, потом в других странах, на чемпионатах мира… И будет трудно поверить, что совсем недавно поражения 3:4 и 0:10 расценивались одинаково. Неужели был возможен такой абсурд?!.

В почтовом ящике вечерних газет не оказалось. Украли! Опять! Это продолжается не первый год — иногда крадут раз в неделю, иногда и три. Откуда берутся такие сволочи?! Сам, значит, не выписывает, купить лень — удобнее украсть. Поймать бы его наконец! Вольт бы тогда!.. Он и сам не знал, что он сделает, но — сделает! Такое, что этот подонок запомнит на всю жизнь!

Наверное, надо было бы вставить другой замок, к которому не подходит общий ключ, но такой замок надо еще сначала достать — столько хлопот. А Вольт, пережив в себе первую вспышку гнева, сразу же забывает про украденные газеты — до следующей покражи.

В квартире все было пропитано ароматом жареных грибов. Теперь, на пенсии, Надя совершенствуется в кулинарном искусстве. Впрочем, Вольт ее поощряет, дарит поваренные книги — ест он немного, но очень даже замечает, что ест.

В кухне сидела гостья — Грушева, верхняя соседка. Вольт предпочел бы ужинать не в ее обществе, но та сидела прочно. У нее неиссякаемая тема для горестных разговоров: внук в восьмом классе.

— Добрый вечер! Добрый вечер! А я уж попробовала, что наготовила Наденька! Такая она мастерица! А у моего Толика жена ничего не умеет. И не хочет.

— Бывают в жизни и другие интересы, — многозначительно сказала мама, которая тоже ничего не умеет готовить — и не хочет.

— Какие у нее другие?! Вы думаете, она художница вроде вас, Ниночка Ефимовна? Никаких у нее интересов. И Феденька весь в нее! Тут недавно трагедия: накопил восемьдесят рублей на джинсы — и украли.

— Восемьдесят рублей за брюки? — ужаснулась мама. — Ведь джинсы — это брюки, правда? Или, может, по-старому?

— Какое — по-старому! Кто теперь помнит по-старому!

— Нет, но за брюки… Разве бывают такие цены?!

Наивность мамы беспредельна. С нею трудно разговаривать, потому что ей все нужно объяснять с самого начала, на что у Вольта просто не хватает терпения. Совсем недавно, например, она наконец узнала про Высоцкого. Пришла и сообщила торжественно: «Есть, оказывается, такой поэт-песенник, который сам и слова пишет, и музыку, и исполняет. Высоковский, кажется. Тебе что-нибудь говорит такая фамилия?» Сказать про Высоцкого «поэт-песенник»! Но у мамы удивительная стилистическая глухота. Вольт тогда в ответ смог только глухо промычать. Пусть уж еще через год до мамы дойдет новость, что Высоцкий был, а не есть.

Большей частью, такое абсолютное незнание жизни Вольта раздражает, хотя, если подумать, умудриться не слышать про Высоцкого — удивительное достижение, о маме можно рассказывать как о достопримечательности, все равно как если бы у нее сердце располагалось с правой стороны.

Пожалуй, даже Грушева решила, что просвещать маму — слишком тяжкий труд, и обратилась к Вольту:

— Ну как там у вас моя заказчица. Ингрида Игоревна? Эффектная женщина. Наверное, все мужчины у ее ног. Не при Наденьке будь сказано.

При мне можно все говорить. Меня его бабы совершенно не интересуют. Каждый получает, что заслуживает.

Откуда взялись «его бабы»? Вот уж на что Вольт не тратит времени. И что за многозначительное «что заслуживает»?!

— А я вас сейчас поражу! — вдруг без всякой связи сообщила матушка. — Меня сегодня ночью кусал комар! Вы подумайте: в октябре! Раньше и летом такого не было, чтобы в центре города комары! А вас не кусают, Элеонора Петровна?

— Меня? Нет!