Мать заранее была настроена враждебно к Анрику. Враждебность ее возросла, когда она увидела, что он будет пользоваться чистой скатертью, и еще сильнее возросла, когда он появился первым. И ей надо было им заниматься, так как Аля переодевалась.

Анрик пришел все тот же, самоуверенный и нагловатый. Не обращая особенного внимания на мать, он встал у зеркала, расчесался и, не обращаясь ни к кому конкретно, спросил:

– А где же именинница?

– А где же ваш подарок? – спросила враждебно мать. Он снял пальто и, похлопывая себя по карманам, с удивлением уставился на мать.

– Подарок? – переспросил он.

– Да. Подарок, – ответила бабка.

Он достал из сеточки тонкий букетик, подарил его старухе и, огибая ее, прошел в ярко освещенную комнату с серебрящимися бокалами на четыре персоны на столе. Она пошла за ним. Одет он был совсем непарадно, а как обычно: в тесных брюках, в пиджаке и темной рубашке. Бабка тяжело вздохнула, начала:

– А что же вы, Анри Возгенович, никак не женитесь?

– Да кому я нужен! – весело откликнулся он, забрасывая одну ногу на другую. – Вот вам я нужен? – глупо и самодовольно улыбаясь, как бы «пошутил» он.

– Мне? – Бабка пожала плечами. – А мне-то вы на что? У меня муж покойный есть. А вот сколько женщин одиноких, – завела она нравоучительно и настырно. – Вот будете вы болеть в старости. И нечего вам будет даже укусить в доме… в смысле еды. Один-одинешенек будете. Выть научитесь, – с радостью закончила она.

– Ну ты как, развлекла гостя? – спросила Аля, внося на подносе пирог. Она была одета в голубое платье, все в оборках, улыбалась. Старательно поставила на стол блюдо. Анрик недовольно дернул ногой. Вынул из оттопыренного кармана дутую из синего стекла пепельницу. Поставил ее на стол:

– Для гостей будет.

– Ха-ха-ха, – засмеялась Аля, крутя в руках подарок.

Когда все собрались, Галя предложила:

– Может, погасим свет.

Они погасили свет, зажгли несколько свечек. У старушки выделялись щеки и здоровый нос, глазки сильно блестели, и лицо все было напряжено. Анрикова пошлая наружность попала целиком в тень, его выпуклые глаза были полуприкрыты, а на тонких губах играла ухмылка. Галя сидела, подавшись вперед и выпрямив спину, как ученица. Одна ее сухая маленькая рука держала вилку с наколотым хлебом, другая обхватывала коленку в шерстяной юбке. Аля себя плохо чувствовала, дышала ртом и все улыбалась каждому, стараясь сделать вечер веселым.

– Ну что, давайте шампанского? – спросила она, оглянувшись на мать.

– Мне немножко, – закричала та.

– А можно мне не ухаживать сегодня за Алей? – спросил Анрик, играя роль разбитного друга, своего человека. Он вытер рот салфеткой, а руки стал как бы демонстративно вытирать о край скатерти. Аля сделала вид, что не заметила. Мать ее зорко и с ненавистью впилась взглядом в глупого Анрика, тот налил себе фужер и сказал:

– А давайте выпьем… я тут узнал о таком несчастье… давайте за Михаила. – Он встал, все подняли головы. – Я его не знал, – начал нравоучительно Анрик, – но видел однажды. Очень приятный человек, хоть Аля с ним и рассталась. Очень его жалко!

Все с неловкостью встали, тяжело вздыхая – никто не мог возразить, Аля помрачнела.

Одна свеча треснула, пламя ее наклонилось и погасло. Алино лицо ушло в темноту, и Анрик сказал:

– Не вижу, не вижу твоего лица!

– Ну и хорошо, – отозвалась она. Анрик пропустил это мимо ушей и продолжал:

– Я видел его когда… прошлой зимой. Он приходил в этот дом как славный и добрый друг. Вначале он ко мне отнесся невнимательно, но потом рассказывал столько историй. Очень жалко его.

– Не могу, не могу это слушать, – заговорила Аля.

Анрик обескураженно остановился и поставил фужер на стол.

Мать провожала Анрика в коридоре. Тот уже надел шапку, когда она доложила ему:

– Вы знаете, Анри Возгенович, я ваш подарок сразу хотела потихоньку засунуть вам обратно – в рукав пальто, чтоб вы больше не дарили таких пепельниц.

Анрик ничего не отвечал, трусливо оглядываясь. На прощанье они зачем-то пожали друг другу руки.

Алина болезнь обострилась, и ее положили в больницу…

Не включая свет, экономя электроэнергию, в полутьме ее мамаша собирала свертки в сумочку. Алина комната с распахнутой дверью уже не привлекала ее своей запретностью и потеряла всякий интерес. В дочерином холодильнике все завяло, но мать боялась пока это выкидывать, надеясь, что, возвратившись, дочь поймет, что мать ничем не пользовалась. В этом она видела свою заслугу и независимость. Еще мать сохраняла чистоту во всех комнатах, чтобы, опять же, дочь похвалила ее. И вот сейчас, увидя какой-то сор на полу, она не поленилась, а подняла его, положила себе в карман с тем, чтобы выбросить на улице.