— Вы не слушаете, Ваше Высочество! — вдруг прервал монолог епископ.

— А?! — встрепенулся Араон. Пытка на время закончилась… если только Лонгину не придет в голову прочитать новую речь, на сей раз о внимательности, и все в том же духе. — Я слушаю, Ваше Преосвященство!

— О чем же я говорил?

— О послушании.

— Вы не слушали! — тряханул бородой епископ. — Вот уже не первую минуту я говорю о совсем ином. Вы же опять проявили невнимание…

"Накаркал, — подумал принц. — Началось…".

— Простите.

— Все ваши учителя жалуются на то, что вы не в состоянии сосредоточиться и на десять минут! Вы постоянно отвлекаетесь, занимаетесь вовсе не тем, что должно, не слушаете и занимаетесь ерундой, которая позволительна неразумным детям, но не пятнадцатилетнему юноше!

— Все? — заинтересовался Араон.

— Кроме ваших новых учителей фехтования, — поджал губы епископ Лонгин. — Эти господа мне ни о чем не докладывают.

Наследник вздохнул с облегчением. Господа Кертор и Далорн в отличие от прочих — не жалобщики, а достойные люди. Это главное, а все остальное… протянуть бы еще как-нибудь два года, а там уж можно самому выбирать, что делать, чему учиться, а кого и выставить вон из дворца. Всех, кроме учителей фехтования, принц собирался выгнать в шею, нет, в три шеи. Жаль, что нельзя так выгнать и епископа, но через два года он и сам отстанет, обучение закончится.

— Так вот, ваше высочество, я говорил о том, что отношения, подобные тем, что у вас сложились с его высочеством принцем Элграсом недопустимы. Ваше высочество, вы с братом не сыновья плотника или пекаря! Вы — наследник его величества короля Ивеллиона II, и именно вам надлежит являть собой пример всем благородным людям Собраны! Вы же позволяете себе непозволительное! Последнее же досадное происшествие и вовсе недопустимо! Принцы не могут драться на кулачках, как мясники, в любой момент, когда им вздумается…

— Дуэли тоже запрещены, — вздохнул принц.

— О чем вы говорите, ваше высочество?! — возопил епископ. — Это просто немыслимо! Не знаю, что с вами случилось в последнюю девятину, но предполагаю, что это связано с неподобающим обществом.

Более определенно епископ Лонгин не выражался на памяти Араона никогда. Хочешь и дальше заниматься с новыми учителями — веди себя так, как требуют наставники, но и в свободное время тоже изволь соблюдать все их заповеди. Принц насупился. Все ставят ему условия, считают, что вправе… и епископ хуже всех. И, главное, почему его преосвященство выговаривает Араону за то, в чем виноват только брат? Кто устроил драку? Кто вел себя, как тот самый мясник?

— Но почему во всем виноват я… — принц сначала начал говорить, а только потом прикусил язык, понимая, что сейчас услышит.

— Вы виноваты именно в том, в чем виноваты вы! — вполне ожидаемо откликнулся Лонгин. Блики негодующе вспыхнули. — Вы не соблюдаете должную дистанцию в общении с братом, вы забываете о том, что рано или поздно станете ему не только братом, но и сюзереном, вы должны вести себя с ним, как достойный сеньор с достойным вассалом! Вам пятнадцать лет, ваше высочество, и вы должны, да-да, вы обязаны блюсти свое и его достоинство! Вы — старший брат и господин, и вы должны быть и примером, и образцом поведения. А вы… что делаете вы?

Хорошо епископу рассуждать, гневно потрясая тиарой и всплескивая рукавами, а вот попробовал бы он сам вести себя с братцем достойно. Негодяй не знает ни правил, ни границ, а когда Араон пытается ему о них напомнить, показывает кулак и считает, что так и полагается. Если младший брат на голову выше, шире в плечах, а в голове у него вороны свили гнездо, то, может быть, епископу стоит обратить праведный гнев на него, а не на старшего?

— Принц Элграс уже наказан и будет наказан, но вы настолько далеки от безупречности, что я не рекомендовал бы вам жаловаться на брата! — Лонгин уже не в первый раз выказал умение читать мысли. — Это низко и недостойно наследника короля! Ваше положение обязывает вас спрашивать в первую очередь с себя, с себя, а не с младшего по годам и положению. Как вы будете править государством, если не в состоянии справиться даже с младшим братом?!

Голова болела все сильнее, а от бликов перед глазами плясали цветные искры. Араон отвернулся и уставился на портрет отца, висевший по правую руку. Его величество король Ивеллион на картине был на себя абсолютно не похож… по крайней мере, принц его таким не видел. Таким добрым и мудрым, ласково взирающим на своих подданных. Наверное, Араон был плохим подданным. Да уж, если верить епископу Лонгину, то попросту никудышным.

Епископ все говорил и говорил, размахивал рукавами и шелестел одеянием, ходил по комнате. Принц на него не смотрел. В комнате еще полчаса назад было свежо и даже слишком прохладно, а теперь казалось, что нечем дышать. Угли в камине яро и недобро багровели, дождь все лил и лил, разговору было конца-края не видать. Его преосвященство собрался потратить на нотацию весь час свободного времени Араона.

Белая с золотым мантия на портрете отца интересовала принца гораздо больше, чем вся болтовня епископа. Он не хотел слушать Лонгина, не хотел, а еще точнее — не мог, просто не мог слушать целый час о том, что обязан делать; ему никогда не говорили "это делается так", всегда говорили "ты должен". А потом ругали за то, что не сделал или сделал не так. Ведь он справлялся со всем, видят Сотворившие, со всем, кроме брата! Но наставники хотели всего и сразу. Того же хотел и отец: чтобы он учился лучше, умел больше, собирал больше похвал…