Собрание сочинений
вернуться

Херасков Михаил Матвеевич
Шрифт:

<1769>

НИЧТОЖНОСТЬ

Я некогда в зеленом поле Под тению древес лежал И мира суетность по воле Во смутных мыслях вобранная; О жизни я помыслил тленной, И что мы значим во вселенной. Представил всю огромность света, Миров представил в мыслях тьмы, Мне точкой здешняя планета, Мне прахом показались мы; Что мне в уме ни вображалось, Мгновенно все уничтожалось. Как капля в океане вечном, Как бренный лист в густых лесах, Такою в мире бесконечном Являлась мне земля в очах; В кругах непостижима века Терял совсем я человека. Когда сей шар, где мы родимся, Пылинкой зрится в мире сем, Так чем же ты на нем гордимся, Не будучи почти ничем? О чем себя мы беспокоим, Когда мы ничего не стоим? Колико сам себя ни славит И как ни пышен человек, Когда он то себе представит, Что миг один его весь век, Что в мире сем его не видно, — Ему гордиться будет стыдно. На что же все мы сотворении, Когда не значим ничего? Такие тайны сокровенны От рассужденья моего; Но то я знаю, что содетедь Велит любити добродетель.

<1769>

ВРЕМЯ

Ты, время! быстрыми крылами По всей подсолнечной паришь; Пуская стрелы за стрел_а_ми, Все рушишь, портишь и разишь. Непроницаема завеса Тебя от наших кроет глаз; Ты движешь вечности колеса — И в вечность с ними движешь нас. Часы крылатые вращаешь — В них жизненный песок падет — И жизнь мгновенно прекращаешь, Песчинка чья на дно падет. Противу время обороны, Ни силы, ни защиты нет: Слагает лавры и короны, Венцы и брачны узы рвет. К чему серпом своим коснется, Где время только пробежит — Все гибнет, рж_а_веет и рвется, Покрыто мхом седым лежит. Ни юных лет не уважает, Веселостей, ни красоты: На что ни взглянет — пожинает, Как сельвые коса цветы. Коль многи зданиев громады Изглажены его рукой! Колики веси, царства, грады Исчезли под его пятой! Не может мужество геройско Противу время устоять, — Твердыни гор, ни храбро войско Его теченья препинать. Представить в мыслях не умею Следов, ты коими текло; Лишь время вобразить успею — Оно сокрылося, прошло. О ты, который блеском мира И суетами ослеплен! Представь, что злато и порфира Есть жертва времени и тлен. А ты, кого злосчастий бремя Терзает, давит и теснит! Не плачь: промчит печали время, С богатым нищего сравнит. Но стой, о время! на минуту И гласу лирному внемли: Ты сеешь плач и горесть люту, Текуще по лицу земли, — Твоя безмерна скоротечность За нас тебе отмстить спешит: Тебя, тебя поглотит вечность, Движения и крыл лишит.

<1800>

ЧЕСМЕССКИЙ БОЙ

(Отрывок) [19]

ПЕСНЬ ТРЕТИЯ
Как пламенна гора всходяще солнце блещет, Кровавые лучи в Средземны волны мещет И понту бурному как будто говорит, Что вскоре в воду кровь сраженье претворит. Кипящие валы при устье брань подъемлют, Они стремление обоих флотов внемлют; Белеют паруса турецкие вдали, Уже встречаются им наши корабли. Уже геройский дух горит в орлах российских, Слетаются они с Луной в струях Хииских. Как страшный некий змий, простершись по валам, Главой примкнул их флот к Чесмесским берегам; Другую часть простер до каменистой мели, Где робкие струй, тесняся, зашумели. О россы, россы! вам казалося в сей час, Что в море двигнулась вся Азия на вас, Что паки вышел Ксеркс на древние Афины; Но прежней у брегов дождется он судьбины. В трикраты {*} извившись флот гордый на волнах, {* Турецкий флот, состоящий из множества судов, в три ряда был расположен.} Умел бы ввергнуть мир в отчаянье и в страх; Обратный в море путь без брани бы трубили, Когда б другие то, не вы, о россы! были, — Опасность зримая и множество врагов, И наших малое количество судов Ни бодрости сердец, ни славы не лишили; Геройский жар в сердцах зажгли, не потушили. Уж солнце к западу кругом земли текло И тучи мрачные над понтом навлекло, Дабы сокрыть от глаз волнующеся море, Которо в страшный ад преобразится вскоре. Россияне текут к оружиям своим, Противна медленность, а не сраженье им; Борей, летая вкруг, в пучине ужас сеет, Крылами движет он, в российски флаги веет И, предвещание победы сделав им, К срацинам страх понес, понес огонь и дым. Се знак, громовый знак к осаде раздается, Трикраты раздался, в турецкий флот несется Тогда от их судов унылый вопль восстал, И флот их, разделясь, в пучине застонал, Он пену за собой оставил в ней кроваву, Предвозвещая им погибель, россам славу. Как тучи бурные, стремясь друг друга стерть, Из мрачных недр своих с перуном мещут смерть, Так флоты, молнией и громом воруженны, Стеклися, равною отважностью разженны, Далеко по волнам взыванье раздалось, Простерла крылья брань, сраженье началось. Фортуна в облака оттоле улетает, Там дела для себя она не обретает; Не требуют ее россияне венца, Не нужно счастье им — но храбрые сердца, От них россияне прямого ждут геройства; Фортуна быть должна богинею спокойства! Блеснула молния, гром страшный возгремел. И понт, внимая звук оружий, заревел; В дыму и в пламени слетелись флоты оба, Отверзла хладна смерть меж ними двери гроба; Но смерть ужасная россиян не страшит И, кажется, от них к врагам с мечом спешит. Сверкающи огни в водах воспламенились, И будто в воздухе они остановились, Толь часто огнь вослед другому успевал, Из медных челюстей, который воздух рвал! Явилась в облаках Беллона с звучной славой; Исторг свой меч, летит к сраженью Марс кровавый; Багреют вкруг судов кипящие струи. О брань! погибельны везде следы твои. Преобразилося пространно море адом, Покрылись корабли свистящих пулей градом, Несущи ядра смерть по воздуху гремят, И гаснет тамо жизнь, куда они летят. Смерть зрится на судах, и смерть в морской пучине; Ближайший тамо шаг — поспешный шаг к кончине; Повсюду вопль и стон, не слышно там речей, Единый слышен треск, гром пушек, звук мечей. Текут против врагов полночны Марсы смело, Едина в них душа, едино зрится тело. Колико вижу там в сражении людей, Толико видимо различных мне смертей. Иный, кончая жизнь, не ропщет насудьбину; Хоть видит сам себя едину половину, Лишен обеих ног, еще он восстает, К его спасению текущим вопиет: "В покое умирать, друзья, меня оставьте {*}; {* Сии были подлинные слова одного канонера, у которого ядром обе ноги оторвало.} Не мне служите вы, отечество прославьте". Иный, имеючи пронзенну пулей грудь, Со смертью борется, дерзая славы в путь. Иный, уже покрыт завесой смертной тени, С оружием в руках повергся на колени, И ужас вкруг его свирепствует вотще, Он, силы истощив, сражается еще. Иные смертный сон, сомкнув глаза, вкушают, Но лиц спокойствием живущих утешают. Иные, на своих оружьях онемев, Остаточный в лице изображают гнев. Тот, рану захвати единою рукою, Разит своих врагов и мещет гром другою. Иный на корабле чрез край безгласен пал Явить, что смерти он шага не уступал. Там руки плавают с кровавыми мечами, Катятся там главы с потусклыми очами, Как будто с тем они желали умереть, Чтоб им на брань еще сквозь смертный мрак воззреть. Повсюду шум и стон, и понт и небо тмится, И смерть от кораблей к другим, как вихрь, стремится. Куда ни обратись, увидишь ад везде; Отвсюду молний блеск, спасенья нет нигде, Сгустился воздух весь, земля вдали трепещет, И в черном вихре смерть, вращая косу, блещет; И время на крылах коль быстро ни течет, Еще скорее Марс мечом людей сечет. Меж страхов таковых, меж молниями плыли Которы корабли со "Иерархом" [20] были: Там "Три святителя", там дерзкий "Ростислав"; Со Долгоруким Грейг, в пример Орловых взяв [21] , Венцы приобрели геройскими делами; Казалось, тени там сразилися с телами, Которых грозна смерть, ни ужас не страшит. Тот место захватить убитого спешит; Другой опасности войны пренебрегает, Где больше страх разит, туда он прибегает. Дискордия [22] , в таких ликующа местах, В груди имея злость, свирепость во устах, Склокоченны власы и взоры раскаленны, Дыханье огненно, уста окровавленны, С улыбкой злобною на брань свирепу зрит; Но мало для нее пучину кровь багрит: Не сыта вкруг нее лежащими телами, С мечом и пламенем летит меж кораблями; Там груды зрит она поверженных людей, Но жертва такова мала еще для ней. Она свой пламенник трясет и возжигает И грудью на корабль российский налегает; Отъемля якорь прочь, к турецким кораблям Рукой "Евстафия" [23] толкнула по валам. Воспламеняется Гассан [24] свирепством новым, Встречает наш корабль, как вепрь, с лицом суровым. Постой! к тебе летят Спиридов и Орлов; Младый герой на все отважности готов. Едва Гассаново движение приметил, Подобно как Борей, врага в пучине встретил. Феодор, брани зря решительны часы, Имея по челу растрепанны власы, Текущий пот с лица, трудов изображенье, Стремится, как на пир, на страшное сраженье; Сообщников своих объемля, говорит: "Друзья! теперь на нас три части света зрит [25] . Себя мы зрелищу вселенный представим, Умрем или свое отечество прославим!" С сим словом на корабль турецкий полетел, Он бросил молнии, сразился, возгремел. Не действуют уже ни ружья, ни картечи; Переменяется порядок ратной сечи; Летящи по волнам друг к другу корабли Как будто две горы столкнулись на земли; Движеньем свергнуты с обоих бортов в море, Теряют воины и жизнь, и вид свой вскоре. Их сдавленны тела, несомы по струям, Явили зрелище ужасное очам. Срацины кроются, срацины вопль пускают! Но россы их суда баграми привлекают, От смертных стрел уйти враги вовнутрь бегут, Герои северны за смертью вслед текут; Недвижимы в волнах стоят, как будто в поле, И расстояния уже не видно боле. Иные, будто бы под ними есть земля, С высокого в валы низверглись корабля; Сей новый брани род, в средине волн плывущих, Конечно, устрашил чудовищ, там живущих! Рукой за край схватясь, иной разит врага; Другому жизнь его не столько дорога, Как честь отечества или монарша слава; Таких рождаешь ты, Российская держава! Тогда над турками победу возвестить Хотел россиянин с кормы их флаг схватить; Не отнял вдруг его, колико ни старался, Меж волн и меж небес на воздухе остался. Он, руки потеряв, его не отпустил, Всех способов лишен, зубами флаг схватил; Срацин его мечом во чрево прободает, — Трепещет, держится, Луну не покидает. С такою твердостью он храбро воевал, Доколь на свой корабль со флагом мертв упал. Тут ратник ратника увидел пред очами; Сразились копьями, ударились мечами, Уставили они противу груди грудь, Разят и грудой тел ко славе стелют путь. Не успевает ад преисполняться жертвой, Кто пал там, пал уже не раненый, но мертвый. Тот в ярости пронзить мечом врага хотел, Но сам стрелой убит, на месте онемел. Иной не ведает о ранах попеченья И только чувствует, что он среди сраженья, Там вплоть отрубленна с мечом рука падет, Но сим мечом врагу еще удар дает. На саблю налетел там воин, штык имея, И движется по ней достигнуть до злодея. Как вихрь подъемлется мгновенно от земли, Так быстро воины на мачты потекли; Там стрелы их грудей и копья досягают, Они зажженные орудия свергают. Горящий пламенем и смертоносный град Поспешно обращал Гассанов флот назад; Но тщетно он из рук российских вырывался, То к берегу спешил, то выше подавался; Как зверь, запутанный в раставленных сетях, Иль голубь, у орла биющийся в когтях, Не может Бей-Гассан от россов отцепиться. Ах! для чего он в понт сей час не погрузится! Сберитесь, облака, вкруг дерзких кораблей; Воздвигни понт, Нептун; Юпитер, дождь пролей! Ни понт не движется, ни шумный дождь не льется. Уже спасения нигде не остается. Внимая между тем отважной брани сей, Бесстрашно на нее взирает Алексей. Безвредны россы с ним; не чающим спасаться, Не смеет смерть до них, не смеет прикасаться; Нет места для него, летит по всем местам, Где он — и слава тут; где он — и счастье там; Минерва сей корабль агидом покрывает [26] , Громам и молниям не жечь повелевает, Кидаясь, грозна смерть противников разит, Но храбрых россиян и смерть сама щадит; Стенал от ран корабль, но россы невредимы; Бессмертны войски в нем или непобедимы: Не устрашает их военная гроза. Тогда простер Орлов к "Евстафию" глаза, Турецкий зрит корабль в дыму, в огне, в напасти, У храбрых россиян почти уже во власти; На помощь думает к Феодору лететь, С ним вместе победить иль вместе умереть, Но важные к тому препятства предлежали И дружества его стремленье удержали; Отважность братнину он внутренне винит, А храбрость юноши в нем сердце веселит; Он смотрит… пламень вдруг "Евстафия" объемлет; Вздрогнуло сердце в нем, он вопль и громы внемлет; Поколебалося и море и земля. Взглянул на сей корабль — но нет уж корабля! И брата больше нет! Удары раздаются. Там части корабля волной морской несутся, Покрылся облаком кровавым горизонт, Казалось, падают из тучи люди в понт, — Какое зрелище герою, другу, брату! Он вдруг восчувствовал невозвратиму трату! "Погиб, любезный брат! погиб ты!" — вопиет; И те слова твердя, беспамятен падет. Не знаю лучшего печали сей примера, Сей грусти, жалоб сих, как в песнях у Гомера; В таком отчаяньи был храбрый Ахиллес, Как Антилох к нему плачевну весть принес, Что рок, плачевный рок с Патроклом совершился; Несчастный друг его всех чувств тогда лишился, И только сам себя лишь начал познавать, Коль можно чувствами отчаянье назвать, Повергся, возрыдав, герой на землю хладну И грудь к ней приложил, грудь томну, безотрадну, Со прахом белые власы свои смешал, Зеленую траву слезами орошал; Искал оружия, просил у предстоящих, Для пресечения мучений, дух томящих. Великою душой и мужеством таков, Но тверже во своем отчаяньи Орлов; Познав, что брата слез поток не воскрешает, Отмщать за братню смерть срацинам поспешает; Он видит вкруг себя стоящи дружбу, честь, Родство, отечество, на праведную месть Геройский дух его ко подвигу зовущих, "Проснись, Орлов! и мсти за брата!" — вопиющих. Как страшный, отходя от человека, сон Еще крутит его и извлекает стон, — Так, скорбию своей Орлов обремененный, Подвигся храбростью и местью распаленный; На власть небесную устами он роптал, Но сердцем божеский он промысл почитал; "Пойдем, друзья мои! — вещает предстоящим, — Ударим вслед врагам, от нас уйти хотящим, Злодеев истребить — геройский подвиг есть! Исполнить то велят Россия нам и честь; Нам кровь, текущая с кипящими струями, Феодорова тень, виясь над кораблями, Друзья вещают нам, которых мы не зрим, Что страждут души их, коль мы не отомстим! За флотом сих убийц мы свой корабль направим, Умрем или отмстим, отечество прославим!" Уже на парусах корабль его бежал, Уже он мыслями злодеев поражал. Таков был Александр, когда он через стену Один перескочил к индейцам в Малиену, Один с мечом напал на множество врагов [27] ; Тогда-то прямо был герой в числе богов. Подобен храбростью герою таковому, Орлов летел вослед с перуном бею злому. Хотя б против него всех вызвал Зевс богов, Пошел бы против них без робости Орлов; Он камни страшные и мели презирает И флоту росскому дверь славы отворяет. В то время легкие турецки корабли В залив, как в нору змей, поспешно потекли; Оставили во власть нам кровь свою и море. Постойте, варвары, мы вас достигнем вскоре! Постой и ты в волнах, постой, о храбрый муж! Не должно тяготить тоске великих душ; Дни брата твоего не скоро пресекутся: Любовь сама о нем и грозный Марс пекутся. Беллона пламенник не скоро потуш_и_т, Но скоро у тебя ток слезный осушит [28] . Ты мщением теперь против срацин пылаешь, Но будешь сожалеть о том, чего желаешь; Не жаждешь крови ты злодея своего, Спокойства жаждешь ты отечества всего; Через победы нам драгого ищешь мира. Дождись его и пой, моя усердна лира!

19

Чесмесский бой. Во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Россия не имела еще флота на Черном море, и для поддержки сухопутной армии русские корабли совершили переход из Балтийского в Средиземное море и открыли военные действия в Греческом архипелаге (группа многочисленных островов, находящаяся в Эгейском море, между Грецией и Малой Азией). 24 июня 1770 г. русский флот под командованием А. Г. Орлова нанес поражение турецкому в Хиосском проливе (это сражение описано в третьей песне поэмы). Турецкий флот укрылся в Чесменской бухте я был здесь почти полностью уничтожен в сражении, происшедшем 26 июня: турки потеряли в этом бою более 60 кораблей и 10 000 человек, у русских же было убито всего 11 человек (эта битва описана в последней, пятой песне поэмы). Подчеркивая, что его произведение точно соответствует реальным событиям, Херасков писал в одном из примечаний к первой песне: "Покорение Архипелага всему свету известно; храбрость наших героев всякие похвалы превосходит; и должно один раз для всего сочинения моего сказать, что все в нем написанное есть живая истина, исключая стихотворных украшений, которые всякий благоразумный читатель легко отличить может. Весь остаток расположен по точным известиям, полученным из самых вернейших рук, и по самым словам, которые сочинитель счастие имел слышать от воспеваемых им героев".

20

На корабле "Три иерарха", которым командовал адмирал С. К. Грейг, находился главнокомандующий русским флотом А. Г. Орлов.

21

Ю. В. Долгоруков (Долгорукий) — командир "Ростислава"; в походе русского флота и Чесменском бою участвовал брат Алексея Орлова — Федор.

22

Дискордия — олицетворение раздора, распри.

23

Корабль "Святой Евстафий Плакида" под командованием адмирала Г. А. Спиридова, на котором сражался Ф. Г. Орлов, взял на абордаж и почти захватил флагманский корабль турок; однако упавшая с горевшего турецкого корабля мачта подожгла русский корабль, и "Евстафий" взорвался вместе с турецким флагманом.

24

Гассан-бей-паша, предводитель турецкого флота.

25

Европа, Азия и Африка, окружающие Средиземное море.

26

На корабле "Трех иерархов" в самом деле ни один человек во время его сражения не убит, не ранен, хотя корабль в сильном огне был.

27

Во время штурма в 326 г. до н. э. индийского города Малиены Александр Македонский первым преодолел стену крепости.

28

В следующей песне поэмы повествуется о том, как Алексей Орлов получил известие о спасении Федора, и рассказывается о радостном свидании братьев.

1771

ДОПОЛНЕНИЕ

Михаил Матвеевич Херасков родился в 1733 году в Переяславле Полтавской губ., умер в 1807 году в Москве. Первые литературные опыты Хераскова относятся ко второй половине 1740-х годов, когда он учился в Сухопутном шляхетском корпусе. В печати Херасков выступил с одами (1751, 1753), находясь на военной службе. Но литературной деятельности он смог отдаться, выйдя в отставку (1755) и служа в Московском университете, где он основал несколько журналов — "Полезное увеселение", "Свободные часы", "Невинное упражнение", "Доброе намерение". Перу Хераскова принадлежат эпопеи "Россиада", "Владимир" и "Бахарнана", поэмы, трагедии, романы, либретто нескольких опер. Популярность приобрела песня на текст Хераскова из комической оперы "Добрые солдаты" (муз. Раупаха, 1780) — "Мы тебя любим сердечно…" (в песенниках она встречается с 1792 по 1917 год). В периодических изданиях опубликовано несколько его песен, которые в собрание сочинений поэта не вошли. Херасков написал также текст масонской песни "Коль славен наш господь в Сионе…" (муз. Бортнянского). Хотя творчество Хераскова в целом развивалось в традициях классицизма, но в своих песнях поэт был близок сентименталистам.

28. ПЕСЕНКА

Что я прельщен тобой, Чему тому дивиться, — Тебе красой родиться Назначено судьбой. Прекрасное любить — Нам сей закон природен, И так я не свободен К тебе несклонным быть. Ты сделана прельщать, А я рожден прельщаться, На что же нам стараться Природу превращать? Я жертвую красе, Ты жертвуй жаркой страсти, Естественныя власти Свершим уставы все.

<1763> [29]

30. ПТИЧКА

Когда б я птичкой был, Я к той бы полетел, Котору полюбил, И близко к ней бы сел; Коль мог бы, я запел: "Ты, Лина, хороша, Ты птичкина душа!" Мой малый бы носок Устам ее касался; Мне б каждой волосок Силком у ней казался; Я б ножку увязить Хотел в силке по воле, Чтоб с Линой вместе быть И Лину бы любить Во сладком плене боле.

29

28. "Свободные часы", M., 1763, апрель, с. 252, без подписи. Печ. по X 1961, с. 132. В песенниках — с 1769 г. (Курганов) до 1790 г. Сам Херасков написал и "Ответ на песенку", опубликовав его также в "Свободных часах" (вошел и в сб. Курганова).

<1796> [30] [31]

ЕЕ СИЯТЕЛЬСТВУ КНЯГИНЕ ЕКАТЕРИНЕ РОМАНОВНЕ ДАШКОВОЙ [33]

1783 г

Призывающему гласу Я последовать хощу, Ко священному Парнасу Прежнего пути ищу. Сладко мне повиноваться Председательнице муз, Только должен я признаться, Что к стихам исчез мой вкус. Будто моря удаленье Обнажает берега, Иль морозов наступленье Нам сулит одни снега. Тако пение бесплодно, Тако стало студено; Летам не цветущим сродно, Сухо, пасмурно, темно. Мне не лиру, но цевницу [34] Свойственно теперь иметь — Пусть Мурза поет Фелицу, Может он со вкусом петь. Спознакомясь со Парнасом, Душиньку пускай поет Богданович нежным гласом, Только помня мой совет. Пусть ко солнечному свету Юные парят орлы И свою имеют мету Петь монархине хвалы. Предлежит пространно поле Музам ради их трудов: Здесь премудрость на престоле; Много надобно венцов. Ум природы совершенство, Истина ее уста; Зиждет общее блаженство Каждая руки черта. В сердце милость обитает, На челе священный мир, Важный дух в очах блистает; Сколько видов ради лир! Муз лишенный, справедливо Сожалею лишь о том, Что писать бессилен живо Ей хвалы моим пером; Но мое стихотворенье Будто бы поля весной, Чувствует животворенье, Внемля кроткий голос твой. Кто российской громкой славы Не удобен в рог звучать, Тот испорченные нравы Постарайся обличать. Пусть вещает и вострубит В прозе и стихах своих: Кто Россию прямо любит, Не заемлет свойств чужих. Чем славна богиня в мире, То питает мысль мою; Но теперь на томной лире Я Владимира пою. Древность солнце мне являет В просвещенном муже сем; А Минерва оживляет Дух премудрости лучом. Сладко музам под покровом Сей богини ликовать И вседневно в чувстве новом Благодарность воспевать. Пойте, росски музы, пойте, Есть наперсница у вас; Восхищайтесь, лиры стройте, Вверен Дашковой Парнас. М. X. [35]

30

30. "Аониды", кн. 1, с. 83, подпись: X. Печ. по X 1961, с. 138. В песенниках — с конца XVIII в. (СНП, Продолжение) до 1820 г. Переработанное в процессе устного бытования, легло в основу популярной в годы первой мировой войны песни.

31

Курганов — Российская универсальная грамматика, или Всеобщее писмословие…, СПб., 1769. Присовокупление 5. Сбор разных стиходейств, с. 244–334.

СНП — Самый новейший отборнейший московский и санкт-петербургский песельник, собранный из лучших и ныне употребительнейших песен…, М., 1799 (издан с Продолжением в том же году).

Х 1961 — М. М. Херасков, Избранные произведения, "Б-ка поэта" (Б. С.), 1961

33

"Встникъ Европы". Часть XXXVI, № 1, 180

34

Цевница — многоствольная флейта, многоствольная свирель.

35

Печатается по: Собеседник. 1783. Ч. 6. С. 19–22.

Михаил Матвеевич Херасков (1733–1807) — крупнейший русский поэт и драматург XVIII в., куратор Московского университета.

Херасков одним из первых был приглашен участвовать в работе Российской Академии; хотя он не присутствовал на церемонии открытия Академии 21 октября 1783 г., его имя было "провозглашено" в числе членов, составляющих Академию (ПФА РАН, ф. 8, оп. 1, д. 1, л. 7). Благодаря Е. Р. Дашкову за приглашение войти в состав Академии, поэт обратился к ней со стихотворным посланием, в котором приветствовал "председательницу муз" как "наперсницу" врученного ей "Парнаса". Стихи, видимо, понравились Е. Р. Дашковой, и она включила их в очередной номер журнала "Собеседник".

ПЕСНЬ ЕГО СВЕТЛОСТИ КНЯЗЮ ГРИГОРЬЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ ПОТЕМКИНУ-ТАВРИЧЕСКОМУ НА ЗНАМЕНИТЫЕ ЕГО ПОДВИГИ ПРОТИВУ ОТТОМАНСКОЙ ПОРТЫ [36]

Ода М. М. Хераскова Г. А. Потемкину

В 1959 г. в Рукописный отдел ГЛМ поступила коллекция рукописей последней четверти XVIII — первой четверти XIX вв. из собрания государственного деятеля Василия Степановича Попова (1745–1822). Она была подарена музею наследниками драматурга К. А. Тренева вместе с частью его архива и составила отдельный фонд 149. Скорее всего рукописи попали к писателю из обширного архива крымского имения семьи Поповых (ныне хранится в Крымском областном архиве в Симферополе. Ф. 535). Бумаги Попова находятся также в РГВИА (Ф. 271) и РО РНБ (Ф. 609).

36

Херасков М. М. Ода М. М. Хераскова Г. А. Потемкину / Публ. [и вступ. ст.] Б. Н. Морозова // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1999. — С. 44–47.
– [Т.] IX.

http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra9/ra9-0442.htm