Сутолока петербургской жизни — с утра и до утра на людях — мешала сосредоточиться. Приходилось жить мелочными хлопотами о различных канцелярских справках, документах и переживать неприятные впечатления от посещений азиатского департамента и колючих бесед с господином Сенявиным… Скорей бы очутиться в мягком возке!

До отъезда оставался только один день, но зато совершенно свободный от беготни. Невельской решил запастись книгами.

Над знакомым еще с детства магазином М. Глазунова на Большой Садовой он прочитал две фамилии, из которых одна напомнила ему предупредительного старика, глазуновского приказчика, всегда приветливого Сидора Федоровича Сирякова.

— Батюшка, кого я вижу! Геннадий Иванович! Давненько у нас не бывали-с, — приветствовал, ласково поглядывая на него поверх очков, сам любезный Сиряков в засаленном сюртучке и таком же заношенном в большую клетку пестром галстуке. — Слышали о вас, слышали-с, что с успехом подвизаетесь где-то на Камчатке, а вы, накось, самолично здесь, да еще «ваше высокоблагородие», капитан первого ранга, высоко летаете! А помните, как с ленточками-то на затылке, бывало, к нам жаловали, да все мне умильно так: «Сидор Федорыч, книжонок бы мне каких, морских путешествий поинтереснее нет ли?» А теперь нате-с, подите, ваше высокоблагородие — и никаких-с, сами теперь путешествуете да описываете — как хорошо-то!

— Книжонок бы мне каких, Сидор Федорыч, — шутливо протянул за стариком Невельской, здороваясь за руку, — морских бы путешествий, да каких-нибудь эдаких, совсем неизвестных.

— Счастливо попали, Геннадий Иванович, только маленько придется пообождать-с, этак, — он немного подумал, — денька четыре. — И пояснил: Тут библиотечку намедни у вдовы одного моряка купил-с знатную, — он наклонился к уху Невельского и неслышно назвал фамилию, — списочек она дала мне, — он открыл ящик конторки, — взгляните. А вот на журналы иностранные списочка пока нет-с, только начали составлять, подбираем-с. Дня через четыре, полагаю, управимся.

— Никак не могу ждать, почтеннейший Сидор Федорыч, завтра утром уезжаю опять в Иркутск, а оттуда в Охотск.

— Видите ли, какая оказия, — с сожалением замотал головой старик, придется вашему высокоблагородию ограничиться списком. Но и тут найдется, может, что-нибудь: покойник изъездил весь свет, бывал и в Китае и в Японии и книгу страсть любил. Посмотрите, ваше высокоблагородие, на переплеты, как берег книгу: аккуратно, со вкусом, красиво. Жаль, мы в журналах не разбирались, их множество, — и он повел Невельского за прилавок в соседнюю комнату. Отобранные книги сияли чистыми красивыми корешками уже на полках, журналы беспорядочной грудой валялись на полу.

— Взгляните все же на них, Геннадий Иванович, — показал он рукой на груду.

Но Невельской и без того, не ожидая приглашения и даже не слыша его уже стоял, опершись на острое ребро шкафа, быстро пробегал по списку знакомые заглавия, изредка отчеркивая огрызком карандаша интересное для себя. Сидор Федорович опять взглянул поверх очков, тихонько пододвинул Невельскому просиженный низенький стул, одобрительно крякнул и вышел.

Быстро пробежав список, Геннадий Иванович вздохнул, подошел к полкам, вынул отмеченные им книжки, погладил по корешкам и перелистал.

Внимание его привлекла неизвестная ему английская книжка, вышедшая в Лондоне в 1847 году. [4]

Перелистнув несколько страниц опрятного второго тома, Геннадий Иванович уже не мог оторваться — речь шла о владении Амуром. Известный автор указывал, как на особенно счастливое обстоятельство для равновесия Европы, на то, что русские не владеют Амуром, который открыл бы России океан и образовал бы из нее со временем сильную морскую державу. «Здесь мог бы быть сооружен такой флот, который бы непременно привел Россию в соперничество с обоими богатыми соседями еще и как морскую державу. Рухнула бы тогда перед российским колоссом последняя преграда, которую он встречал в своем поступательном движении на восток».

— Что же это такое! — возмущался Невельской. — Что думает наш азиатский департамент? Читает? Видит? Надо показать Николаю Николаевичу Муравьеву… Да скорей, скорей надо занимать Амур, если только еще не поздно!..

Геннадий Иванович бережно положил солидный том на полку и заглянул в магазин. Сидор Федорович был занят — пришлось вернуться. Он наклонился над французско-англо-немецкой грудой растерзанных журналов, машинально пододвинул ногой стул и стал их разглядывать. Сверху лежал журнал со статьей Зибольда «Доклад о статье по вопросу о происхождении Японии» — сообщение на заседании французского географического общества.

Минут через десять тихонько вошедший Сидор Федорович остановился на пороге. Маленький капитан первого ранга, согнувшись в три погибели над грудой журналов, при скудном освещении петербургского зимнего дня, весь ушел в чтение какой-то тоненькой, очевидно, выхваченной из кипы тетрадки. Еще несколько уже развязанных кип валялось на полу, у ног капитана.

Сидор Федорович вышел. Через четверть часа он приоткрыл дверь. Застывший в той же позе капитан продолжал читать. Развернутые странички брошюрки дрожали в его руках.