– Но никто же не слышит! – удивилась Настя. – И вообще – кому какое дело?

– Венеция – город маленький, – пояснил Эжен. – Знакомых встретить легко. Особенно на Сан-Марко.

– Да ну, чушь какая-то, – скривилась Настя. – Впрочем, если хочешь, можем перейти на иностранный язык. – Она сказала по-английски: – Значит, ты маскируешься… Тебя что, до сих пор ищут?

– Прошу же тебя – не кричи! – повторил Эжен. – И не уродуй язык Шекспира. Лучше уж по-русски говори. Только не ори на всю площадь.

Настя поморщилась, но голос все же понизила. Сказала тихо:

– Значит, ты жив…

Губы мужа искривила усмешка:

– Как видишь. Не рада?

– Рада, – искренне ответила Настя. – Если бы не ты – когда бы я еще в Венецию выбралась?

Кажется, Эжен ждал от нее совсем других слов. «А я перед ним прогибаться не обязана!» – закусила губу Настя. И весело сказала:

– Ну что, пойдем во «Флориан», как обещал? Только я хочу за тот столик, за которым сидел сам Байрон.

– Шутишь, – констатировал Эжен.

– А что же мне – плакать? Или, может, на шею тебе броситься?

– А что, бросайся. – Эжен распахнул объятья. – Здесь нравы вольные. Публика тебя не осудит.

Настя инстинктивно отступила.

– Или, может, сразу в гостиницу? – подмигнул Эжен. – Я по тебе соскучился.

– Про гостиницу я подумаю. Позже. А пока пошли во «Флориан», – твердо сказала Настя. – Как договаривались.

– Как скажешь, – Эжен подхватил ее под руку. Держал начальственно, крепко, будто она – его собственность. Когда-то Насте нравилась цепкая Эженова хватка – но сейчас идти с ним под руку было неприятно. Дурацкое ощущение: будто милиционер препровождает ее в отделение…

На пороге кафе их встречал метрдотель. Широко улыбнулся Насте, вежливо поклонился Эжену. Что-то спросил у него на певучем итальянском. Эжен коротко ответил, и их провели к уютному столику у окна. Немедленно явился официант с кожаными папками меню.

– Ты ведь есть не будешь? – с утвердительной интонацией спросил Эжен.

– Слона бы съела! – нахально ответила Настя. В конце концов, муж он ей или кто? Обязан накормить!

– Поужинаем мы в другом месте, – твердо сказал Эжен.

– Экономишь? – хмыкнула Настя.

– А ты, мать, стала языкастая… – протянул тот. – Нет, я не экономлю. Просто во «Флориане» есть не принято. Сюда приходят на аперитив и на легкий снэк. Ты знаешь, что такое снэк?

– Знаю. Чипсы. Шоколадка. В общем, всякая дрянь закусочная.

– Ну, примерно, – ухмыльнулся Эжен.

– А мороженое к «снэку» относится? – Настя раскрыла меню. – Йес, ит из. Тогда мне мороженое с ромом, кампари-оранж и тот самый кофе, который стоит несусветных денег.

Эжен кивнул и махнул официанту.

– А ты что будешь? – поинтересовалась Настя.

– Граппу. Это итальянская водка.

– Без закуски?

Эжен презрительно дернул плечом:

– Нет, закажу себе соленые огурцы и селедку под шубой… Мы же не в России, Настя! Здесь водку не закусывают. Разбавляют водой со льдом – и все.

– Ну, это тогда уже не водка, – заключила Настя. И подумала: «Да о чем же мы говорим-то?! Разве об этом мы должны говорить? Разве так встречаются с мужем – чудом воскресшим мужем, которого ты уже успела похоронить?»

Она сделала глоток мгновенно доставленного кампари. Отставила бокал и тихо сказала:

– А я ведь плакала, Женя… Когда узнала, что ты… ты погиб…

В его лице что-то дрогнуло. Его тронули ее слова? Впрочем, не разберешь – темных очков Эжен не снял.

– Ты хочешь, чтобы я извинился? – сухо спросил он.

– Да нет, – растерялась Настя. – Можешь не извиняться. Я просто говорю, что расстроилась… когда мне сообщили о твоей смерти.

– Ах, ты ра-астроилась, – протянул Эжен. – Ра-аспереживалась. А с чего бы тебе расстраиваться? Ты ведь, кажется, тогда с другим жила! Или память мне изменяет?

– А что, можно плакать только по тому, с кем живешь? – резко спросила Настя. И сбавила тон: – Жили мы вместе – не жили… Какая разница! Вот ты со мной сейчас тоже не живешь. А если бы тебе позвонили и сказали: ваша жена сгорела. Заживо сгорела. Что, ты бы не расстроился?

– Не кипятись, Настя. Люди смотрят, – снисходительно попросил Эжен.

– А пусть смотрят. Пусть наслаждаются моей неземной красотой. И ты мне рот не затыкай. Была я, между прочим, на твоих похоронах. То еще зрелище – цинковый гроб, венки от соратников и куча кагэбэшников. Коллеги твои, прямо скажу, не очень расстраивались. Зато я видела, как твоя мать убивалась. Как не давала гроб в могилу опустить, ее вчетвером оттаскивали. Ты ей-то хоть сообщил, что на самом деле жив, здоров и пьешь граппу во «Флориане»?