Неизбежно возник вопрос о деятельности Коминтерна во Франции. Пайяр высказал сожаление о манифесте Коминтерна, призывавшем к свержению французского и британского правительств и вручил его текст Литвинову. Нарком прочел бумагу и предложил исправить в ней ошибку: манифесту следовало призывать к свержению «правительств предательства и измены». «Я заметил Пайяру, — писал Литвинов, — что если правительства Чемберлена и Даладье идентифицируют себя с данной в манифесте характеристикой, то они могут быть в претензии на Коминтерн. Мы, однако, за Коминтерн не отвечаем.» 128 Этот мрачный юмор обнажил всю остроту горечи наркома по поводу Мюнхена.

Пайяр тоже сделал запись этой беседы и в ней ничего не говорится об этом обмене любезностями по поводу Коминтерна. Зато в ней есть другие интересные нюансы: «Литвинов подтвердил мое впечатление, что если раньше советскую изоляцию или советское сближение с Германией нельзя было исключать, то теперь эти варианты можно было снять с повестки дня». Далее Пайяр сообщал: «Литвинов указал мне, что СССР не отказался от идеи коллективного сопротивления агрессору и по прежнему кладет ее в основу своей внешней политики». Литвинов пишет, что не делал столь прямых деклараций, хотя его слова допускают и такую интерпретацию. 129 Выводил ли Пайяр из слов Литвинова больше того, чем в них содержалось с целью пробудить в Париже осознание необходимости коллективной безопасности? Или нарком предпочел пропустить свои слишком прямолинейные заявления, когда составлял отчет. В доступных нам источниках не содержится ответа на этот вопрос, хотя можно предположить и то, что Пайяр просто не хотел огорчать Кэ д`Орсе литвиновским цинизмом, а Литвинов не хотел давать в руки французам и англичанам каких-либо достоверных сведений о советской политике. С определенностью можно сказать лишь то, что после мюнхенского кризиса сложилось два взгляда на ситуацию в Европе и два разных политических подхода к тому, как с ней можно справиться. И только время покажет, какой из взглядов и какая политика окажутся правильными.

Накануне нового года ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Москве не могли быть уверенными в том, куда Гитлер обратит свои взоры теперь, и что можно или нужно делать по этому поводу. Британцы и французы уверяли себя, что нацисты двинутся дальше на восток. Галифакс считал, что будет вполне нормально, если Германия станет доминировать в центральной Европе, иначе там каждые пятнадцать-двадцать лет будет вспыхивать война. И почему Британия должна подвергать себя риску войны, спасая Советский Союз? 1 У Франции были свои дополнительные хлопоты о том, что может предпринять Италия на Средиземноморье. Итальянское правительство почуяло всеобщую растерянность после Мюнхена и в конце ноября 1938 года фашисты в итальянском законодательном собрании уже открыто требовали «Ниццу, Корсику и Тунис». В отличие от Германии Италия была всего лишь потенциальным противником, которого Франция еще надеялась прибрать к рукам, но напряженные франко-итальянские отношения создавали еще один фактор нестабильности в и без того напряженной международной обстановке. 2

По мысли Чемберлена, Франции следовало обеспечить гарантии, что Италия не ввяжется в войну, которую мог затеять Советский Союз. Британское правительство беспокоилось, что Франция сама окажется втянутой в такую войну, подчиняясь своим обязательствам по франко-советскому пакту о взаимной помощи. Некоторые в Форин офисе предлагали надоумить французов разорвать соглашение с Советами, но в конце концов Галифакс склонился к тому, что лучше пока сидеть тихо и наблюдать, как будут развиваться франко-германские отношения. 3 Как сообщал из Парижа Суриц после мюнхенской конференции, французская правая пресса открыто высказывалась о что Франции лучше всего снять с себя всякие обязательства по отношению к Польше и Советскому Союзу. Но не все были столь категоричны. Посол Фиппс считал, что денонсация пакта с Советами будет «необоснованно глупой односторонней уступкой Германии в надежде на сохранение добрых отношений». 4 В конце ноября на англо-французской встрече в Париже Бонне заверил Чемберлена, что франко-советский пакт настолько увязан с единодушным одобрением Лиги и потребует стольких консультаций, что опасения британского премьер-министра насчет того, что Россия сумеет втянуть Францию в войну абсолютно беспочвенны. 5

Появились слухи, что нацисты, желая удовлетворить свои растущие территориальные аппетиты уже присматриваются к Украине. Для Бонне это было и облегчением и новой заботой, но больше всего поводом освободить Францию от опасных обязательств. Советские послы, естественно, сообщали об этих и других слухах в Москву. 6 декабря Ллойд Джордж пригласил Майского отобедать и заняться тем, что сделалось чем-то вроде популярной игры — погадать о том, куда Гитлер направит свой следующий удар. Ллойд Джордж полагал, что Гитлер пойдет на восток и следующей его целью будет Польша. Более отдаленным предметом нацистских вожделений могла стать советская Украина, но это была более опасная добыча. Двумя днями позже Майский встретился с Ванситтартом, опять за обеденным столом и опять с целью поиграть в загадки и отгадки. Но Ванситтарт круто подсолил игру своей озабоченностью чемберленовской внешней политикой. Гитлер не станет долго почивать на лаврах, прежде чем обратит внимание на новую жертву, сказал Ванситтарт: в течение ближайших месяцев начнется какая-нибудь новая кампания. Но где? В правительственных кругах было распространено мнение, что следующей целью Гитлера может стать Украина. Ванситтарт вовсе не был в этом уверен. Он был уверен только в том, что британскую внешнюю политику необходимо пересмотреть. 6

В тот же день в Париже встретились Мандель и Суриц, чтобы порассуждать о тех же самых вопросах. Мандель располагал информацией, что следующей целью Гитлера была Украина, но еще раньше судьбу Чехословакии могли разделить Польша и Румыния. Если такое случится, говорил Мандель, «это будет означать конец Франции». Еще он рассказал Сурицу, что Бонне затевает исключить из франко-польского соглашения 1921 года все военные статьи, но сам он не думал, что Даладье отважится зайти так далеко. 7

Эти слухи были подкреплены и прибытием в Париж 6 декабря нацистского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа который явился во французскую столицу, чтобы закрепить договором с Бонне взаимное понимание необходимости поддерживать «мирные и добрососедские отношения». Это подписание породило домыслы, что Бонне согласился в обмен на мир с Западом «развязать руки» Гитлеру на востоке. Согласно отчету об этой встрече, принадлежащему Женевьеве Табуи, антиумиротворенчески настроенной французской журналистке, Риббентроп поставил вопрос о свободе действий прямо, «но Бонне все же сумел пробормотать: "нет... только не сейчас"». 8 Литвинов, никогда не доверявший Бонне, не мог даже представить, какой нелепостью способен ответить тот на предложения нацистов, поэтому поручил Сурицу разузнать. 9 Но, похоже, даже Литвинову не могло прийти в голову, что это французское «взаимопонимание» тоже стоило не больше, чем бумажка, подписанная Гитлером и Чемберленом, и которой последний с такой гордостью размахивал, привезя ее домой из Мюнхена.

Бонне, может, и готов был дать нацистам полную свободу действий на востоке, но другие министры французского кабинета, считая, что война все равно неизбежна, хотели защитить франко-советский пакт и не особенно скрывали свои взгляды от Сурица. 10 Однако этой поддержки было достаточно только на то, чтоб сдерживать нападки антисоветской оппозиции; слишком сильным по-прежнему было сопротивление улучшению отношений с Советским Союзом, и пакт практически оставался соглашением на бумаге. Заместитель начальника генштаба Кольсон, суммируя положение в вооруженных силах после Мюнхена, писал: «Россия продемонстрировала, несмотря на громкие заявления Литвинова в его речи [21 сентября] в Женеве, как свою неспособность так и нежелание ввязываться в конфликт, который может подвергнуть ее политический режим мощным ударам германской армии. СССР, являясь в целом азиатской державой, может вмешаться в европейский конфликт только тогда, когда увидит возможность распространить свою [коммунистическую] идеологию на руины цивилизации, ослабленной войной». 11 Базируясь на таких допущениях, французский генштаб, при строительстве своих планов на случай возможных устремлений Гитлера, едва ли уделял в них какую-то роль Советскому Союзу, несмотря на предупреждение военного атташе Паласса, который, как и Кулондр, не скрывал возможности нацистско-советского сближения. 12