Леша только закончил работу, как на аллее появилась Тамара. Она шла от ворот к дому. В руке ее был блестящий из черной кожи портфель и букет желтых кленовых листьев. Она увидела Лешку за кустами крыжовника, что тянулись по обеим сторонам аллеи, и остановилась. Потом подошла к нему.

— Разве ты не пойдешь сегодня в школу? — спросила.

— Пойду. Вот сбегаю домой, переоденусь и пойду. У нас же занятия с двух…

— А когда же ты делаешь уроки?

— Вечером, когда приду со школы. Малыши спят, никто не мешает…

— А когда же читать книжки?

— Утром, в яру. Корова пасется, а я сижу и читаю.

— Я бы так не смогла, — с участием взглянув на Лешку, призналась Тамара.

— Если бы мой отец был доктором, а я у него — единственным сыном, тоже, наверно, не смог бы, — улыбнулся Лешка. — Нас у отца семеро. Скоро сестра из деревни вернется…

Тамара не знала, чем утешить Лешу, и вдруг вспомнила:

— А я с Юрой была в кленовом сквере. Собирали листья. Видишь, какой букет…

— Моя мать на таких листьях хлеб печет…

— Тогда возьми их и отдай маме…

— Спасибо. Она уже испекла хлеб. Когда опять понадобятся, малыши насобирают и принесут.

— А в кленовнике так хорошо: желтые листья шелестят под ногами. Их там много-много… Все дорожки застланы золотым ковром.

Лешка посмотрел на Тамару: глаза ее блестели, каштановые волосы кучерявились на висках…

— Ну, мне пора идти, — спохватился паренек. — Передай тете Зине — я все, что она просила, сделал…

— Хорошо, Леша, передам, — пообещала Тамара и махнула ему вслед букетом кленовых листьев.

— Ешь, сынок, быстрее да выгоняй в яр Маргариту, а то она уже застоялась в хлеву…

За большим столом Алесь, Катя и Олег с аппетитом уплетают крупник. Янка с завистью смотрит на малышей. «Хорошо им, — думает. — Наедятся и пойдут играть». И Янка побежал бы на улицу, туда, где гоняют «черта», но эта корова… Лучше бы уж ее продали вместо Пестрого.

— Уроки когда я буду делать? — ноет Янка.

— Часика три попасешь, а тем временем я управлюсь здесь и приду с малышами, подменю…

Миска Лешкина пуста. Он съел свой крупник, переоделся, сложил книжки и теперь завязывает галстук. На мальчике новый красивый костюм. Это за проданного Пестрого и дрожки купили всем детям обновку. Лешка причесывает набок густые и как спелая рожь волосы и думает: «Пусть бы Тамара увидела его вот таким в саду». Умытое лицо его свежо, блестят серые живые глаза. Если бы не эти рыжеватые пятнышки на переносице, был бы ничего паренек. Но что поделаешь — веснушки не смываются…

— Продали бы уже и Маргариту, — говорит Янка, подымаясь из-за стола.

Уже не раз заводил отец с матерью такой разговор. Хотя и неплохо иметь для детей свой стакан молока, а все же забот с коровой хватает и старым и малым. А мальчикам надо учиться. Мать не соглашается с отцом: «Летом не ходят дети в школу, а весной и осенью как-то выкрутимся…»

— А крупник будете есть постный? — сердится мать на Янку, который повторяет отцовские слова. — Вам бы только носиться, задрав штаны, да «черта» гонять…

Янка бежит в хлев отвязывать корову. Мать, того и гляди, и за ухо дернет, или шлепнет по затылку. Она любит Маргариту и не представляет себе, как можно обойтись без буренки.

За Янкой, крикнув: «Я пошел!», выбегает из дома с сумкой Лешка.

— А с собой ты что-либо взял? — спрашивает мать.

— Да не надо…

— Как это «не надо»? Погоди.

Лешка ждет, пока мать вынесет ему два ломтя хлеба, намазанные постным маслом, и предупреждает Янку:

— Держись подальше от Листрата. Он бросался на меня с палкой, но Жорка его осадил. Еще начнет сгонять злость на тебе…

— Пусть только полезет, — храбрится Янка, но чувствуется по голосу — боится.

Лешка берет из рук матери хлеб и выбегает на улицу. Класть полдник в сумку он не собирается: еще постное масло просочится на тетрадь или учебник, тогда от Язэпа Сидоровича влетит и дети засмеют. Было уже однажды так. Хлеб он съест, пока дойдет до кладбища.

Только так подумал, раздался унылый голос Лачинской: «Ва-а-ся…», и сама она появилась в калитке.

— Нет ли у вас Васи?

— Нет, не было… — не задерживаясь, отвечает Лешка.