— Очень вкусно, цезарь! — воскликнул он, немного пожевав, — О боги! Достойно царского стола. Я, пожалуй, велю своему повару каждый день готовить это.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что их так легко приготовить, — улыбнулся Тиберий, — Для этого нужен и царский повар, разве не так?

— Прости, цезарь, если я показался тебе нескромным, — смутился Сеян, — Но я исхожу из того, что перед вкусной едой равны все. И последний нищий, и великий царь.

— А я по-твоему — кто?

— Ты — величайший из великих, цезарь, — серьезно ответил Сеян, глядя Тиберию прямо в глаза. — Зачем ты меня спрашиваешь? Ты ведь давно знаешь, кем я считаю тебя.

— А еще перед чем равны люди? — спросил Тиберий, никак не отреагировав на выражение преданности. — Ответь мне, мудрый Сеян! Мне интересно. Я раньше об этом и не задумывался.

— Я знаю только про еду, — с облегчением сказал Сеян и коротко рассмеялся. — И то потому, что слышал это с детства: отец за обедом всегда говорит так.

— Ах, вот о чем говорит за обедом префект Страбон! О равенстве! — Тиберий казался то ли насмешливым, то ли подозрительным.

Но Сеян уже умел разбираться в оттенках его настроения. Он чувствовал, что можно шутить. И даже нужно.

— Перед едой, цезарь! — снова засмеялся он. — И то это не его собственная мысль! По-моему, это семейная мудрость, и она передается из поколения в поколение!

— Страбон присягнул мне первым, — задумчиво проговорил Тиберий, — Ты уверен в своем отце, Сеян?

— Абсолютно уверен, — отозвался Сеян, сразу же настроившись на серьезный лад. — Отец глубоко уважает тебя и предан. Он, правда, не родной мне отец, но я готов за него поручиться.

— Ну хорошо. — Тиберий хлопнул в ладоши, давая рабу знак наполнить чаши, — О еде мы еще поговорим с тобой, Сеян. А теперь выпьем за удачу.

— За твою удачу, цезарь!

Они выпили и некоторое время ели молча, утоляя голод.

— Не подобает доброму хозяину мучить гостя вопросами, — наконец сказал Тиберий, — Но считай, что ты на службе, Сеян. Как ты оцениваешь то, что произошло сегодня? Отвечай прямо и только то, что думаешь сам.

— Сегодня был твой великий день, цезарь, — ответил Сеян. Он знал, что хозяин задаст этот вопрос, и был готов к нему. — Я любовался тобой — прости, но другого слова не могу придумать. Именно — любовался. Ты с такой легкостью делал из них овец!

— Вот как? Овец? — хмыкнул Тиберий, — Забавно.

— Но не все из них готовы стать овцами, цезарь. Я наблюдал за ними и увидел, что у тебя много врагов. Ах, если бы я мог до них добраться!

— И о врагах мы еще поговорим, — пообещал Тиберий. — Ты до них доберешься. Так, значит, я был прав сегодня, по-твоему?

— Это было гениально, цезарь! Невозможно было поступить лучше. Они все были как на ладони — и твои враги, и твои друзья!

— Вот почему ты нравишься мне, Сеян, — проговорил Тиберий сквозь разжевываемую устрицу. — Ты все понимаешь. Надеюсь, поймешь, что твоя верность будет для тебя самым выгодным делом. Ты можешь стать мне другом, — продолжал Тиберий, прожевав наконец устрицу и проглотив ее, — Не надо, не надо меня благодарить. Сначала заслужи. Да, ты прав — я сегодня получал удовольствие. А скажи-ка, что меня больше всего развлекало?

— Кажется, я догадываюсь, цезарь! — воскликнул Сеян, ободренный словами Тиберия, — Это было — хоть в комедию вставляй! Из них далеко не все такие тупые, как Мессала. А ты их заставил играть в твою игру. Вот они друг перед дружкой выделывались! Просто соревнование устроили. А ведь нужно было еще не забывать о трауре по Августу — прости, что говорю так откровенно.

— Мне и нужна откровенность.

— На иного глядя, можно было со смеху лопнуть. Покричит, покричит, потом спохватится: «Не слишком ли я расшумелся, когда положено горевать?» Сразу скиснет. И опять спохватится: «А не слишком ли я кислый?» И опять вопит. Стоило на это поглядеть, цезарь, очень стоило!

— Да, Сеян. Я не ошибся в тебе. Завтра, возможно, ты еще и не такое увидишь, — сказал Тиберий. — Но веселиться будет некогда. Внимательно смотри и запоминай. О своих наблюдениях сделаешь мне подробный отчет. Ты понял?

— Слушаюсь, цезарь.

Больше в этот вечер о делах не говорили. Беседа пошла о разных пустяках, вроде тех же устриц и способах их приготовления. Сеян уже справился с неловкостью (если вообще ее испытывал), словно ему было не привыкать ужинать с императором. Он был отличным собеседником — непринужденным в разговоре, остроумным, умеющим подхватывать мысль собеседника на лету. Он очень нравился Тиберию, этот Элий Сеян, а значит, имел большое будущее. Прислушиваясь к своим ощущениям, Тиберий радовался и тому, что не испытывает к собеседнику физического влечения. Оно было бы очень некстати, потому что Сеян был слишком драгоценная находка. Тиберий чувствовал, что Сеян не откажет ему и в любви, если попросить. Но он нужен был Тиберию, как друг, а любовь неизбежно завела бы их отношения в такие дебри, что — кто знает — не разделил бы тогда Сеян судьбу многих? Того же фараончика, милого Калиба, которого До сих пор приятно вспоминать.

Беседа не затянулась. Зная, что время для долгих ужинов еще придет, Тиберий, не церемонясь, отправил Сеяна домой, приказав завтра явиться сюда чуть свет. После чего пошел спать, чтобы как следует набраться сил перед завтрашними сенатскими спорами.

Он собирался поиграть с сенаторами еще дня три, но вышло не совсем так.

Во-первых, ему уже самому начало надоедать это представление. Он решил продержаться до вечера, непрерывно отказываясь и жалуясь на старость и нездоровье. А вечером — дать свое принципиальное согласие. Или, если хватит терпения и желания, заявить, что склонен к согласию.