(Тут Помпей невольно усмехнулся — они называют эту жалкую полоску земли государством!)

Итак, старший не способен управлять государством и не сумеет удержать народ от недовольства и смут. И поэтому младший считает, что власть должна принадлежать ему, человеку сильному, решительному, знающему военное дело, пользующемуся уважением среди своего народа.

Аристовул хотел продолжать, перечисляя свои достоинства и заслуги, но Помпей прервал его и, посмотрев на Гиркана, спросил:

— А ты что скажешь?

Тот вздрогнул, испуганно взглянул на Помпея и, чуть склонив голову, выговорил:

— Я не знаю, что мне сказать, Помпей Магн.

Его испуг и то, что он назвал его Магном, понравилось Помпею. Он снисходительно произнес:

— Разве ты не знаешь своих прав на царство? Ведь ты старший в вашем роду.

— Да, — едва слышно пролепетал Гиркан.

— Значит, по закону ты должен наследовать престол?

— Да, — не пошевелив губами, выдохнул Гиркан.

Помпей подался вперед и, упершись локтями в колени, заглянул в лицо Гиркана.

— Но брат считает тебя неспособным к управлению. Что ты думаешь об этом? — И, так как Гиркан молчал, Помпей добавил: — Говори, не бойся, я внимательно слушаю тебя.

Гиркан несколько раз вздохнул, широко раскрывая рот, и наконец проговорил дрожащим от волнения голосом:

— Что я могу сказать тебе, о великий Помпей, когда ты, покоритель мира, славный император, все знаешь, все видишь, все понимаешь. Ты как солнце властвуешь над миром. Если ты гневаешься, то уходишь за тучи, и мы дрожим от холода, если улыбаешься, то светишь нам, и мы с благодарностью принимаем твое тепло.

Гиркан договорил, а Помпей медленно подался назад и, упершись в спинку кресла, задумался.

Слова первосвященника понравились ему, правда, сравнение с солнцем было несколько натянутым. Но так любят выражаться на Востоке. Кроме того, латынь этого Гиркана оказалась достаточно чистой, без варварских, раздражающих слух искажений, и его смирение перед полководцем Рима ласкало слух, пусть оно было даже не вполне искренним.

А этот гордец, называющий себя иудейским царем, должен был понести наказание за одну только гордыню. Кроме того, он опасный для Рима правитель. Если он так высокомерно держится сейчас, когда его судьба зависит от благорасположения или неприязни Помпея, то как же он будет вести себя, когда станет настоящим, утвержденным Римом правителем? Правда, слабый правитель — тоже не очень хорошо, тем более в таком неспокойном крае. Конечно, он не способен к управлению, за него будут править его советники. Вон тот рослый, седой, что стоит по правую руку от Гиркана (Помпей взглянул на Антипатра), или этот, молодой, что стоит по левую (перевел взгляд на Ирода). Кто же поручится за то, что они будут покорны Риму? Впрочем, в этих варварских странах ни за что невозможно поручиться. Привести их к покорности можно только военной силой, и лучше заранее, когда они еще не бунтуют против Рима, чем после, когда станут бунтовать.

Помпей мягко прихлопнул ладонями по подлокотникам кресла, произнес со спокойным величием:

— Я выслушал вас. Ждите, я сообщу свое решение в течение нескольких дней.

Когда все вышли, он еще долго сидел в кресле, прикрыв ладонью глаза. Он не думал о людях, которых только что слушал, о деле, требовавшем решения, — в те минуты он вообще ни о чем не думал. Он не думал, он видел — Муцию в объятиях того, молодого и нежного. Любовник целовал ее плечи, вдыхал ее запах, шептал ласковые любовные слова.

Помпей гнал от себя это видение, но чем больше гнал, тем сильнее хотел видеть. Смотрел даже с какою-то жадностью. Вот он словно склоняется над любовниками, вот уже достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до них. И в то же мгновение мужчина, словно ощутив чужое присутствие рядом, резко поворачивает голову, и его взгляд упирается в глаза Помпея. И Помпей, позабыв о Муции, с болезненным удивлением понимает, что лицо мужчины так похоже на лицо Аристовула, этого высокомерного самозваного иудейского царька.

Вернувшись от Помпея, Гиркан с Антипатром уединились в одной из комнат и долго беседовали. Ирод с нетерпением ждал отца. Ему хотелось получше расспросить его о великом римском полководце теперь, когда он сам видел Помпея, слышал его голос.

Отец все не возвращался, а Ирод, шагая по комнате из угла в угол, думал о том, что он окончательно понял теперь, что такое римское величие, дай величие вообще. Помпей Магн по-настоящему поразил Ирода. Может быть, впечатление не было бы таким сильным, если бы Помпей встретил их в торжественной тоге, а не в простой тунике. Именно это, простота его одежды, а еще — мужественное лицо, усталый, но цепкий взгляд повелевающего судьбами мира человека особенно поразили Ирода. Аристовул в богатых одеждах, с надменным лицом более походил на повелителя, чем этот человек в простой тунике, с сильными руками, не украшенными ни единым перстнем. Но Аристовул как бы воплощал величие, тогда как Помпей Магн этим величием являлся.

Сейчас, вспоминая его, Ирод думал (или, скорее, желал так думать), что величие Помпея есть величие само по себе. Что не имеет значения, стоят ли за его спиной доблестные римские легионы и сам великий и величественный Рим или же не стоят. Так или иначе, но величие Помпея находится в нем самом.

Вошедший в комнату Антипатр застал сына в тот момент, когда он, остановившись у окна, забывшись, горячо произнес вслух, как бы убеждая себя в чем-то:

— Да, да, это так, так!..

— Что с тобой, Ирод? — спросил отец.