Между тем в лагере мятежников разгорелись жаркие споры. Одни говорили, что нужно немедленно атаковать римлян, пока они не получили подкрепления, другие считали, что лучше ожидать противника в лагере, тем более что сюда каждый день прибывают все новые и новые воины. Споры были столь жаркими, что иудейский лагерь гудел как встревоженный улей, а Александр сидел в своей палатке, прикрыв ладонями уши и закрыв глаза. Будущее не сулило ничего хорошего — он думал, как бы поступил его отец, Аристовул, если бы оказался на месте сына. Он не знал — как и, время от времени поднимая голову и отрывая ладони от ушей, прислушивался к не утихающему гулу вокруг — порой ему казалось, что он опасается своих сторонников больше, чем римлян.

На второй день после неудавшихся переговоров, уже к вечеру, к Габинию прибыл гонец от Марка Антония. Тот сообщал, что находится всего в трех милях, и спрашивал, что ему делать дальше. Известие о приближении легионов Антония так обрадовало сирийского прокуратора, что он забыл о недовольстве промедлением своего трибуна. Он отослал гонца обратно, велев передать Антонию, чтобы тот, незаметно подойдя к лагерю мятежников, атаковал их на рассвете с восточной стороны, тогда как он, Габиний, атакует их с севера.

Еще засветло, непрерывно высылая вперед разведчиков, Марк Антоний приблизился к лагерю иудеев почти вплотную. Настолько, что, остановив легионы и приказав солдатам соблюдать тишину, прошел вместе с разведчиками вперед всего каких-нибудь три сотни шагов и, спрятавшись в зарослях низкого кустарника, стал рассматривать вражеский лагерь. Он с удовлетворением отметил неопытность иудейских полководцев и неумелость солдат. Во-первых, худшего места для лагеря невозможно было найти — лагерь располагался в низине между двумя холмами. Один из холмов занял Габиний, а другой был предоставлен ему, Марку Антонию. Во-вторых, лагерь иудеев был плохо укреплен — насыпь не более полутора метров высотой, а ров вокруг больше походил на узкую канаву, ничего не стоило его просто перешагнуть. Охрана у тех ворот, что были видны Антонию, составляла не больше десятка солдат.

Уже рассвело, Антоний вернулся к легионам, быстро перестроил их для атаки и не медля повел вперед. Когда когорты Марка Антония показались на вершине холма и с устрашающим криком «барра!», бросились вниз, к лагерю, там все еще спали. Разбуженные мятежники выбегали из палаток, спросонья не понимая, что же такое происходит. Для того чтобы облачиться в латы, времени уже не было — кто с мечом и щитом, а кто и без щита, они бросились на защиту лагеря, толкая друг друга, не вполне понимая, с какой стороны совершено нападение.

Едва лишь солдаты Марка Антония прорвали слабую и несогласованную оборону мятежников — сам он одним из первых взошел на вал, — как с северной стороны лагерь атаковали легионы Авла Габиния. То, что происходило внутри лагеря, не походило на битву, это была настоящая резня. Римляне не щадили раненых и не брали пленных. В какие-нибудь полчаса все было кончено. Те, кто не был убит или ранен, в страхе бежали. Но не все.

Еще в начале атаки римлян Александр, понимая, что его застали врасплох и что дальнейшая оборона лагеря бессмысленна, со своими людьми вышел из лагеря и направился в сторону Александриона. У самой горы, прикрывая дорогу, ведущую к крепости, он выстроил в боевом порядке тех, кто отступил с ним, и тех, кто бежал из лагеря и не потерял рассудок от страха. Набралось до восьми тысяч человек — наиболее стойких и опытных воинов. Конечно, выстоять против тридцати тысяч римлян было невозможно. Александр понимал это, но он не хотел заслужить славу труса, бросившего своих воинов на произвол судьбы. Да и не в одних солдатах было дело — при лагере собралось множество беженцев с севера, из занятых римлянами городов: женщины, дети, старики. Они ночевали не в военном лагере иудеев, а прямо в поле, между лагерем и крепостью. Когда римляне атаковали лагерь, беженцы почему-то, вместо того чтобы уйти под защиту крепостных стен, бросились к лагерю, но, увидев, что там творится, стали метаться по равнине в смятении и страхе. Когда же они заметили выстроившиеся для боя отряды Александра, то ринулись к ним в надежде на защиту. Александр приказал своим воинам расступиться и пропустить беженцев на дорогу, ведущую в крепость. Дорога была узка и камениста, к тому же слишком круто поднималась вверх. Чтобы взойти по ней и укрыться за крепостными воротами, беженцам нужно было не меньше двух часов. Вот эти два часа Александр и решил удерживать подступы к дороге, а уже потом, когда беженцы будут в безопасности, отступить туда с остатками войск. Отступить, если удастся, или пасть под мечами римлян, не запятнав своей чести. С этим он и обратился к солдатам, они ответили ему дружным гулом одобрения.

Когда с лагерем было покончено, Авл Габиний, не без удивления увидев перед собой нового противника, приказал Антонию выстроить свои когорты для атаки и наступать на противника с правого фланга, сам же он собирался атаковать в центре. У Габиния были только эти два направления, потому что с левого фланга отряды Александра прикрывала довольно высокая скалистая гряда.

Первая атака римлян оказалась неудачной. Воины Александра дрались отчаянно и отбили первый натиск. Передние ряды наступавших смешались, и Габиний был вынужден отдать приказ отступить и перестроиться. Сирийский наместник был скорее удивлен стойкостью этой горстки воинов, чем огорчен неудачей. Осознав, что вот так просто, с ходу, ему не смять мятежников, он подготовил повторную атаку более тщательно. Сначала пращники и лучники засыпали иудеев градом камней и тучей стрел, и лишь после этого он подал сигнал к наступлению.

Именно во время этой второй атаки к полю сражения подошел Ирод со своими полутора тысячами всадников. Он увидел лагерь иудеев, заваленный мертвыми телами, и яростно атакующих подножие горы римлян. Искать Габиния или Антония, чтобы получить новый приказ, было и невозможно и бессмысленно — и тот и другой сражались в первых рядах. Оставаться на месте и смотреть на битву со стороны значило бы в лучшем случае вызвать неудовольствие Габиния и упустить свой шанс отличиться. И Ирод решился действовать самостоятельно.

Он тут же оценил обстановку и повел своих всадников к скалистой гряде, прикрывавшей левый фланг отрядов Александра. Тут он приказал им спешиться и лезть на гору, чтобы оказаться в тылу противника. Его идумейцы, уже охваченные горячкой близкого сражения, стали с необыкновенной ловкостью карабкаться по едва ли не отвесной скале, побросав у подножия щиты, панцири и даже шлемы. Ирод тоже полез вверх, забыв о страхе и опасности падения. Когда он наконец, обливаясь потом и исцарапав в кровь руки, взобрался на скалу, уже до двух сотен его воинов швыряли на головы воинов Александра камни и обломки скал.