А сердцем и средоточием истинной власти над этим местом служил Древотец.

Только магия и ничто иное могла поднять листву его верхушки на три сотни метров от поверхности почвы. Крона его накрывала своей густой тенью в центре Коренного Леса площадь, превышающую квадратный километр. Более двухсот десяти веков разрастался этот гигант – и ныне шли в медленный рост его стволы за номерами сорок два и сорок три. Никакой старший маг не мог сравниться с Древотцом по части Силы: телу крошечного смертного не под силу пропускать через себя потоки энергий такого уровня.

Но это всё – мёртвая статистика. А колосс, прозванный Древотцом, был живым – таким живым, каким никакое, хоть десять раз магическое дерево быть не может.

А ещё он был разумен.

Конечно, сравнение его сознания с человеческим являлось нелепостью по любым меркам. С высоты его кроны могла показаться исчезающе малой разница меж людьми и хашшес, сигалти и харлавами. Я имел дело с разумными гигантами (довольно вспомнить дельбубов или Стеклянный Лес) – но и на их фоне Древотец оставался чем-то совершенно уникальным. Если вернуться к разнице меж разными разумными, то даже Сьолвэн стояла ближе ко мне по структуре мышления, чем самое странное из её многочисленных созданий!

Может, друид пятой степени и мог бы поговорить с ним. Но сомневаюсь. Сомневаюсь. Для меня такой разговор оставался далеко за гранью возможного. В иное время я мог бы войти в транс, чтобы сократить дистанцию между нами хотя бы в части темпа мышления… но сейчас мы со Схеттой явились сюда не ради самого заметного элемента ландшафта.

"Ждите. Мы выйдем к вам через минуту", – объявило периферийное тело высшей, похожее на шестиногую обезьяну, и, развернувшись, резво убежало обратно в Коренной Лес.

– Ты как, любимая?

– Почти нормально. Какое-то у меня… предчувствие.

– Вот как…

Я сосредоточился на тенях будущего, но ничего особенного не обнаружил. Следовало ожидать: здесь, на кольцевом поле, отмежёвывающем Древотца от Коренного Леса, фон Силы Сьолвэн имел такую интенсивность, что моё ограниченное предвидение работало плохо. Можно даже сказать, вообще не работало. Как зрение в заилённой воде… или, скорее, как слух – на складе, забитом до потолка тюками с ватой.

Тихий возглас Схетты привлёк моё внимание к реальному миру.

– Ты видишь ЭТО?

– Да.

– Уф. А я уже подумала, что…

– Да?

Резкое движение головой, всколыхнувшее чернь синеватых волос. Вспышка Силы.

– Не важно. Не обращай внимания.

Ну-ну. И почему для меня это её "не важно" прозвучало таким неприятным диссонансом? Не потому ли, что жёнушка, выражаясь мягко, соврала?

Впрочем, выяснения лучше отложить. Сейчас нам предстоят совсем иные семейные заботы.

Или – не только семейные?

ЭТО приближалось к нам со скоростью быстро идущего человека. Но по контрасту с не рядовыми размерами ЭТОГО казалось, что оно едва ползёт.

"Боги и Бездна! Сьолвэн…" Когда я увидел её впервые, в высшей – точнее, в её центральном теле – имелось три метра роста и четверть тонны живого веса. Но те времена (можно сказать, минутной давности, если вспомнить её общий возраст) миновали. Причём, похоже, безвозвратно. У ЭТОГО, напрочь негуманоидного тела, формой отдалённо похожего на гусеницу, вес плоти, пожалуй, превышал сотню тонн. А то и все полторы сотни. Две железнодорожных цистерны. Гладкие колышущиеся бока травянисто-зелёного оттенка, впереди, в венце длинных не то щупалец, не то великанских вибрисс, – четыре расположенных горизонтальным ромбом глаза. Круглых, крупных, чёрных в лёгкую прозелень… немигающих. Да и чему там мигать, когда век нет?

"Диетой ЭТО не исправишь…" На загривке у Сьолвэн ехало очередное периферийное тело. Специализированное, похожее на кентавра: голова и нагой торс человеческие, – более того, очень точно (вплоть до ауры) копирующие Схетту. А внизу, после изгиба, нечто мохнатое, с четырьмя не ногами даже, а какими-то отростками. В руках же у этой… кентавры, химеры, как бы её назвать…

– Сын!

Коротко и резко плеснул Хоровод Грёз. Кентавра моргнула обиженно, поводя опустевшими руками и шаря вокруг подслеповатыми глазами… Схетта ушла в созерцание ребёнка, спящего уже на её, а не чужих, пусть как угодно ласковых руках. Я придвинулся, приобнял жену.

Но глядел – на Сьолвэн.

"Спасибо, что позаботилась о нашем сыне".

"Это не составило большого труда".

"И… Схетту извини. За резкость".

Чужой смех в моей голове показался больше похожим на рёв торнадо, чем на что-то более близкое и одушевлённое. Да. Меняется высшая… и уже изменилась. Очень сильно.

"Не за что извиняться. Потому что в этой резкости виновата я сама".

Щёлк – щёлк – щёлк. Безо всякой Параллели, в рамках нормальной чёткой логики, одно предположение цепляет боками другое. Кто программировал материнские инстинкты Схетты? Для чего? В смысле – Сьолвэн ведь даже не таится…