Вдруг, сквозь дальний и ближний грохот, прорвался крик лейтенанта:

– Вперед, болваны!
– орал он, расталкивая солдат. Его юношеское лицо потемнело от гнева.- Вперед! Здесь нельзя стоять! Бегом вперед!
– Он кричал еще что-то, совсем уже неразборчивое.

И помчался вперед, все время оглядываясь на солдат. И все время кричал «Вперед!» А те смотрели на него тупыми бычьими глазами. Лейтенанту пришлось вернуться. Стоя спиной к неприятелю, он осыпал своих подчиненных чудовищной бранью. И дергался всем телом от сокрушительной силы этих проклятий. Он нанизывал ругательства одно на другое с такой же легкостью, с какой девушка нанизывает бусинки.

Друг юноши очнулся первый. Рванувшись вперед, он почти сразу упал на колени и злобно выстрелил в упорствующий лес. Это вывело людей из оцепенения. Они перестали жаться друг к другу, как овцы. Внезапно вспомнили, что у них есть оружие, и наконец начали стрелять. Подгоняемые офицерами, снова задвигались. Точно повозка, засевшая в глинистой грязи, полк медленно, рывками и толчками, сдвинулся с места. Сделав несколько шагов, солдаты останавливались, стреляли, перезаряжали ружья и снова осторожно пробирались от дерева к дереву.

По мере их продвижения огонь противника все усиливался, пока не стало казаться, что дальнейший путь полностью прегражден узкими прыгающими язычками пламени; меж тем справа порою смутно можно было различить зловещее скопление вражеских войск. Пороховой дым так сгустился, что полк уже не понимал, в какую сторону идти. Проходя сквозь очередную клубящуюся дымовую завесу, юноша каждый раз тревожно ожидал встречи с тем неведомым, что скрывалось за ней. Солдаты продолжали все так же уныло брести, пока не подошли к поляне, отделявшей их от смертоносных вражеских отрядов. Тут они замерли, прячась за деревьями, цепляясь за стволы, будто на них вот-вот нахлынет водяной вал. В выпученных глазах застыл недоуменный вопрос: неужто в этом светопреставлении они сами и повинны? Шквальный огонь насмешливо подчеркивал их значительность. Но, судя по лицам, люди начисто забыли, что явились сюда по собственной воле: казалось, их пригнали силой. Они, уподобившись животным, не способны были в эту решающую минуту вспомнить серьезные и несерьезные побуждения, которые руководили их поступками. Большинство вообще перестало что-либо понимать.

Едва они остановились, как лейтенант опять начал осыпать их богохульными проклятиями. Потом, не обращая внимания на свист пуль, принялся уговаривать, распекать, бранить. Его пухлый, в обычной жизни совсем еще детский рот, растянулся в уродливую гримасу. Он сквернословил, поминая всех мыслимых и немыслимых богов.

Вдруг он схватил юношу за руку.

– Беги вперед, болван!
– заорал он.- Вперед! Здесь нас всех перестреляют! Бегом через эту поляну, другого спасения нет! А там…- Конец фразы утонул в буйном потоке проклятий.

– Через эту поляну?
– Юноша ткнул пальцем в ту сторону. Он недоверчиво и испуганно сморщил губы.

– Ну да! Бегом через поляну! Здесь нас всех перестреляют!
– взвизгнул лейтенант. Он вплотную приблизил лицо к лицу юноши и взмахнул перевязанной

рукой.
– Вперед!-И крепко обхватил его, словно собирался применить силу. За ухо потащить в атаку.

Внезапно рядовым овладел неудержимый гнев. Он вырвался, злобно оттолкнул офицера. И бросил исполненный горечи вызов:

– А вы покажите пример!

Они помчались вперед к голове полка. Друг юноши еле поспевал за ними. Добежав до знаменосца, все трое заорали:

– Вперед! Вперед!

При этом они прыгали и вертелись как дикари под пыткой.

Знамя, покорившись призывам, склонило яркое свое полотнище и начало плавно двигаться вперед. Искалеченный полк, секунду поколебавшись, издал долгий жалобный стон, сделал бросок вперед и продолжил прерванный путь.

Беспорядочной кучей неслись солдаты через поляну. Горсть людей, брошенная кем-то в лицо неприятелю. Им навстречу тотчас выпрыгнули желтые языки. Повис непроницаемой завесой синий дым. Раздался такой грохот, что человеческие уши его уже не воспринимали.

Юноша мчался как одержимый, надеясь нырнуть в лес раньше, чем его найдет пуля. Втянул голову в плечи наподобие игрока в футбол. Даже веки у него были полузакрыты, так что все вокруг подернулось колышащойся дымкой. В уголках рта пузырилась слюна.

Неустанно подгоняя себя, он в то же время чувствовал, как растет в нем любовь, безмерная нежность к знамени, которое было вот тут, совсем рядом. Прекрасное и неуязвимое. Воплощение лучезарной богини, которая, чуть склонясь, делает ему повелительные знаки. Воплощение женщины в белых и алых одеждах, ненавидящей и любящей, в чьем зове слились голоса всех его чаяний. И потому что оно не знало погибели, юноша наделял его особым могуществом. Старался держаться поближе к нему, как к якорю спасения, беззвучно молил уберечь от смерти.

Захваченный безумием этого бега, он все же заметил, что сержант-знаменосец вдруг отпрянул назад, словно его стукнули дубиной. Он пошатнулся, потом застыл на месте, только колени мелко дрожали.

Юноша, подскочив к нему, ухватился за древко. Одновременно в древко с другой стороны вцепился друг юноши. Оба упрямо и яростно тянули его к себе, но сержант был мертв, и труп не желал отдавать вверенной ему эмблемы. Жуткая схватка длилась несколько мгновений. Мертвец, весь скорчившись, покачивался и с нелепым, чудовищным упорством боролся за обладание знаменем.