Вволю наликовавшись, солдаты уселись возле старой изгороди, но не с той стороны, где укрывались враги, а с противоположной. Несколько человек на всякий случай пальнули по невидимой цели.

Юноша обнаружил местечко, поросшее высокой травой. Он лег отдохнуть на этой уютной постели, сперва надежно прислонив знамя к жерди. Подошел его друг, счастливый и торжествующий, хвастливо воздев свой трофей. Друзья уселись бок о бок и обменялись поздравлениями.

Грохот, подобно длинной звуковой черте прорезавший лес, начал ослабевать, перемежаться паузами. Вдалеке еще продолжали громогласно переговариваться орудия, но ружейные залпы почти смолкли. Юноша и его друг одновременно подняли головы, ощутив тупое беспокойство: смолкли звуки, ставшие частью их существования. Они увидели, что войсковые части меняют позиции. Передвигаются то сюда, то туда. Лениво протащилась батарея. На вершине холмика ослепительно засверкали удаляющиеся штыки.

Юноша встал. Приложил козырьком руку к глазам и оглядел окрестность.

– Интересно, что они опять придумали?
– сказал он. Судя по его возмущенному тону, он ожидал какой-нибудь чудовищной гадости вроде новой порции пальбы и взрывов.

Его друг тоже встал и начал всматриваться в даль.

– Готов побиться об заклад, что мы уходим отсюда и будем перебираться на тот берег.

– Ну и ну!
– воскликнул юноша.

Они настороженно ждали. Очень скоро пришел приказ полку возвращаться в лагерь. Солдаты, кряхтя, вставали на ноги, с сожалением покидая мягкое и отдохновенное травянистое ложе. Они разминали затекшие ноги, сладко потягивались. Кто-то, злобно ругаясь, протирал глаза. Все стонали - «О, господи!». И негодовали на возвращение в лагерь не меньше, чем если бы им приказали снова идти в атаку.

Они медленно плелись по полю, по которому совсем недавно так остервенело мчались.

Полк шел на соединение с остальными подразделениями своей бригады. Добравшись до цели и перестроившись, колонной двинулись через лес. Выйдя на дорогу, они оказались в самой гуще других насквозь пропыленных войсковых частей и вместе с ними двинулись в путь параллельно расположению вражеской армии, определившемуся во время недавней передряги.

Проходя мимо безмятежного белого дома, они увидели возведенный перед ним аккуратный бруствер, за которым залегли в ожидании их товарищи. Орудия, выстроившись в ряд, обстреливали невидимого противника. Ответные снаряды поднимали тучи пыли и щепок. Вдоль траншей сломя голову скакали верховые.

Затем дивизия начала удаляться от поля боя и, описывая кривую, обходным путем все ближе подходила к реке. Когда этот маневр дошел до сознания юноши, он оглянулся через плечо на истоптанную, усеянную debris* войны землю. Облегченно вздохнул. Затем локтем подтолкнул друга.

– Ну вот, все позади,- сказал он.

– И верно, позади,- согласился тот, в свою очередь оглянувшись.

Оба задумались.

Мысли юноши сперва были смутны и неопределенны. Что-то менялось в его сознании. Сперва он никак не мог освободиться от сумятицы атак и отступлений и настроиться на обыденный лад. Все же постепенно густой дым, который окутывал его мозг, рассеялся, и он стал яснее понимать и себя, и новую обстановку.

Юноша уразумел, что существованию, которое сводилось к обмену выстрелами, пришел конец. Он оказался в краю небывалых, оглушительно грохочущих землетрясений и вырвался оттуда невредимым. Побывал там, где льется алая кровь, где царят черные страсти, и не погиб. Первым его чувством была радость.

Потом он начал вспоминать свои дела, провинности, свершения. Только что вернувшись оттуда, где его мыслительный механизм отказался работать, где он превратился в тупого барана, юноша пытался теперь сделать смотр всем своим поступкам.

И вот наконец они строем начали проходить перед ним. Go своей теперешней точки зрения он мог судить о них как сторонний наблюдатель, подвергая здравой критике, ибо, заняв новую позицию, отбросил немало былых предубеждений.

Принимая парад воспоминаний, он торжествовал и ни о чем не жалел, потому что самые видные, главенствующие места в этом шествии занимали поступки, совершенные им на людях. Деяния, свидетелями которых были его товарищи, проходили церемониальным маршем, облаченные в пурпур и сверкая золотом. Они бодро шагали под звуки музыки. Смотреть на них было истинным наслаждением. Юноша пережил счастливые минуты, созерцая эти раззолоченные образы, запечатлевшиеся в его памяти.

Он молодчина. С радостным трепетом юноша перебирал в уме уважительные слова однополчан о его поведении.

Но тут перед ним заплясал призрак бегства во время первого боя. В мозгу зазвучали негромкие, но тревожные сигналы. Он покраснел, свет в его душе начал пристыженно меркнуть.

Пришли и угрызения совести. Грозно возник образ оборванного солдата, того изрешеченного пулями, кровоточащего человека, который тревожился из-за вымышленной раны случайного спутника и отдал долговязому последние крохи своих сил и разума. Человека, ослепленного усталостью и болью, брошенного им, юношей, в поле на произвол судьбы.