— Сейчас придет пешая толпа. И сколько-то на замыкающем танке едет. Давайте всю воду и весь сахар. С вас — оба кунга. В теплый детей посадим. Возражения есть?

— Если там есть беременные — то лучше их. Дети выдержат и так.

Это я умничаю — не нравится он мне.

— Я не буду действовать в отрыве от основной группы, — заводит старую песню летеха.

— В случае саботажа я, как старший по званию, сниму вас с командования.

— А возражений от моих людей не боитесь?

— В каждой коробочке уже сидят, и не только ваши. Так что давайте-ка не кучедрючьтесь, лейтенант. Если мы и не вполне по уставу действуем, так ситуация обязывает. Сочтемся славой.

— Славу в тарелку не нальешь и в рот не положишь.

— Лиийтенант! Я уже все сказал. Вы тут в единственном числе. Слыхали поговорку про одного воина? Которого за это — поленом? Все, давайте действовать.

Кунг для не афишируемой среди широкой публики высадки морфа и его хозяина приходится отогнать за передовое охранение. Сапер ненавязчиво перекрывает яму, где я устроился со своими подопечными. Еле-еле я успеваю перекинуться парой слов с Семеном Семенычем. Мутабор все это время старательно подпевает — то есть воет и ревет как заведенный. Особое воодушевление ему дает то, что вивисектор мало что не блюет от этого пения. Сейчас гений с отвращением кутается в грязнючее красное одеяло. Холод преодолевает брезгливость. А мне почему-то вспоминается, как по приказу царя Петра старательно утеплили тулупом любовника царицы Евдокии — первой петровской жены. Чтоб, сидя на колу, прожил подольше.

Если можно сказать про мертвеца, что он нервничает, то по отношению к Мутабору это определение годится. Я тоже нервничаю. В меньшей степени, конечно. А моего знакомца, вивисектора, просто колотит. Когда сидишь в яме, мир приобретает несколько странную перспективу.

Честно признаться, я сильно подозреваю, что собственно расклад уже сделан и скоро невзначай подошедший автоматчик просто с трех метров длинной очередью снесет морфу башку. Судя по всему, он думает о том же. Как ни странно — о нас словно забыли и меня не дергают для помощи беженцам.

Остолбенело открываю рот — со стороны завода на бреющем проносится пара вертолетов. Боевые, вроде их крокодилами зовут. Сначала, услышав очень характерный рокот со свистом, я не понял, что это. В первый момент прижигает мысль, что противник уже и винтортясами обзавелся и сейчас нам тут кашу устроят, но агрегаты мирно проходят. Один начинает облет по кругу, другой зависает в нескольких метрах над землей, словно чудовищная стрекоза, потом ложится на курс к Кронштадту, следом, сзади и чуть выше, уходит и второй. В воздухе еще летают какие-то не то тряпки, не то бумажки, поднятые воздушным вихрем.

Пока хлопаю глазами, оживает почему-то вивисектор:

— Мутабор, яма, расстрел. Господин, Кронштадт, лечение.

Это он, интересно, к чему?

— Господин, информация, ценность. Мутабор, людоед, дрянь.

Ага, понимаю. Видимо, решил злить морфа. Заодно и недоверие возбудить, что просто в наших условиях. Оно и так возбуждено, без виагры — дальше некуда.

— Мутабор, башка, пуля, мозги. Мутабор дурак. Дурак. Дурак. Дурак. Скотина.

Пора встрять.

— Эй! Язык в задницу засунь! Пинок по пальцам охота?

— Да пошел ты! Ай-й-й-й!

Ну да, Мутабору-то и тянуться не надо. До меня, кстати, ему тоже рукой подать.

Сзади шаги. Поворачиваюсь. Двое незнакомых офицеров и Николаич. Раньше вроде я этих мужиков не видел. Незаметные они какие-то. Спускаются к нам в яму. Становится тесновато.

— Атака через час. Мутабор, готовность? — спрашивает устало Николаич.

Морф шевелится, вроде как кивает.

— Доктор готовность?

Встряхиваюсь. Гляжу на сумку. Висит плоско, как груди у старухи. Подрастряс я ее сегодня. Потому отвечаю не слишком молодцевато:

— Доктор, готовность. Медикаменты недостаток.

— Ситуация. Мутабор, надобность, месть. Подтверждение?

Мутабор напрягается, потом старательно выдает, мутно глядя на незнакомцев:

— Бодберршешииие.

— Доктор, группа, надобность, информация. Информация, содержание, убл… вививсектор. Понимание?

— Бодберршешииие.

— Резюме. Необходимость, получение, информация.

— Ххррння!

Незнакомые офицеры и ухом не ведут, словно всю жизнь сидели в яме с морфом и слушали его речи. А вот мне как-то неуютно.

— Доктора на выход! Скорее, времени мало! — орет кто-то сверху.

С облегчением, но стараясь не показать этого, обращаюсь к «старшому»:

— Разрешение?

Николаич кивает. Встаю и замечаю, что морф напрягся и зашипел.

— Спокойствие! Доктор, надобность, Мутабор, конец, атака. Группа, надобность, доктор, медикаменты, начало. Беженцы, нужда, помощь, медицина. Спокойствие! — Николаич и впрямь производит впечатление человека, знающего, что говорит. Так же спокойно он продолжает: