Инженер хренеет, увидев морфа. Оторопь еще не успевает схлынуть, когда замечает лежащего на насте голого Пендрилу.

Мне кажется, что у Севастьянова возникает сильное желание попинать пленного, от которого его удерживает только наше присутствие. И больше, пожалуй, присутствие морфа.

— Это ж этот! И тварь егонная!

— Знаем. Вопрос в другом — штурмовавшая группа на что-то напоролась и откатилась, судя по всему, с потерями. Что там могло оказаться такого, что разгромило считай батальон с танками? Артиллерия? Зенитки? ПТУРСы? Что у вас там было?

— Нет, этого не было точно. На территории завода есть склад охотничьего вооружения и боеприпасов — в виде конверсии делали. Артиллерии точно не было.

— Оборудование в цехах — в рабочем состоянии?

— Пока да. Но его ж рвануть — минута делов. Ну не минута. Но все равно, ломать — не строить.

— Получается так. Если нам внутрь лезть — как лучше?

— В каком составе? С коробочками или пешком?

— А пешком рекомендуете?

— Залезть-то проще будет. Вот вылезти, боюсь, не получится.

В этот момент появляется счастливый ботан. Такой радостный, словно только что удачно девственность потерял.

— Есть связь! Командир, есть связь! Паштет отозвался! Сюда едут!

— Какой еще паштет?

— Да Пашка же!

— Мутабора с гением пока попросите в грузовичок перебраться.

О, а группа-то тоже не зря сидела — отрофеились, похоже. Действительно не увидел сразу, а позади брони стоит пара КАМАЗов с кунгами. В одном даже печка топится — дымок видать. Вот вроде и большие объекты, а по сравнению с дулом пулемета на первом плане совершенно не видны были.

Сообщаю морфированному коллеге, что идет бронегруппа, лучше пока нам с глаз долой спрятаться. От волнения путаюсь, но почему-то морф не злится на вставляемые глаголы и прочие части речи.

У машин — новый сюрприз. Из кабины вываливается Семен Семеныч, на его слегка заспанной и потому помятой физиономии отражается сложная гамма чувств. Сделавшая бы честь любому современному актеру, не говоря уж про Балуева, сохраняющего твердокаменность лица в любой из своих пятисот шестидесяти девяти ролей.

Семен Семеныч спросонья видит сначала меня — радость совершенно искренняя и мне приятная. Потом посторонних — удивление; затем морду морфа — удивление, ужас — руки шарят по куртке в поисках того, что в кабине осталось; сомнение — и опять удивление; и наконец недоумение в глазах. Выдав всю палитру эмоций за пару секунд, произносит:

— Привет! А это кто?

— Это пленник и союзник. Мутабор — союзник. Коллега. Врач.

— А голый вассер?

— Нудист — представитель противника. Творец Мутабора.

— Это как?

— Повтор реанимации — сохран деятельности мозга.

— Ничего не понял? Он что — врача садировал, пока тот не обернулся?

— Подтверждение. Момент — прятки в кузов.

— Доктор, а что это вы так странно размовляете?

— Мутабор — сохранение речи. Понимание речи. Только существительные.

Наконец находится хоть один нормальный человек. С нормальной реакцией на мой явный бред.

— Охренеть! Что, серьезно? Он говорит?

— Подтверждение.

Мутабор начинает кряхтеть.

Семен Семеныч с сомнением смотрит на меня, с опаской на Мутабора.

— Ладно, давайте в кузов.

В кунге шаром катай. Печки нет, хотя вроде как положена по штату — и лист железа на полу, и забитая дырка в стенке. Холодно, почти как на улице. Наверное, потому и нет никого.

— Мутабор, а что на заводе?

— Ы?

— Семен Семеныч — конкретность вопроса.

— В каком смысле?

— В таком, что так и я не отвечу.

— Вам и отвечать нечего — вы там не были.

Морф опять начинает кряхтеть. Это, конечно, лучше, чем их стенание или как там они кричат перед атакой, но все равно неприятно.

— Извинения.

— Хххррня!

Семен Семеныч подскакивает.

— И впрямь говорит! А петь он умеет?

Ну, это понятно. Петь Семен Семенычу было, видно, не с кем, а привычка — вторая натура. Соскучал.

— Мутабор — песня? Приглашение.

Морф опять чумеет. Когда уже начинаю бояться, что он завис наглухо, — пожимает плечами.

— Проба?

Еще раз пожимает плечами.

Потом как-то скептически выговаривает:

— Хххммуссыххаферрапхия… шшуушшь!

— Музыкотерапия польза. Логопедия.