— И вы хотите нас построить? — невинно вопрошает Николаич.

— Нет, — совершенно неожиданно отвечает майор.

Николаич удивляется, причем искренне.

— Мне нужно разобраться, что тут у вас происходит? — Майор неожиданно для своей грубоскладчатой физиономии широко улыбается.

И продолжает:

— А еще у меня ревматизм разыгрался, и нужно бы подлечиться по-быстрому.

— Вы уверены, что ревматизм? Может быть, просто артрит или остеоартроз…

— Мне так сказали. С утра таблеток наелся, а сейчас опять мозжит.

— Вам вообще-то в больницу бы надо. Обоим, что характерно, вместе с нашим старшим.

— Ну да, разумеется. Начальство долой — и вы тут такое устроите… Давайте лучше насчет моих вопросов. Что у вас тут? И насчет таблеток? И, наверное, уколов — раньше меня кололи пенициллином в такой ситуации.

— Гм… Вроде был у меня ибупрофен.

— Мовалис лучше, — влезает братец.

В итоге по второму пункту майор получает вожделенные таблетки и обещает при первой же возможности залечь в больницу. Говорит это он так искренне, что я ему сразу не верю.

— Знаете, «ревматизм лижет суставы»…

— «И кусает сердце». Знаю. Серьезно — закончим тут в общих чертах — с удовольствием залягу. Но вы с темы не съезжайте. Что вы тут собираетесь делать?

Забегать поперед батьки в пекло — нарушать субординацию. Выразительно смотрю на Николаича.

— В ходе сегодняшних мероприятий на нашу сторону перешел Мутабор. За его содействие и спасение жизни нашему доктору ему обещали некоторое воздействие на того, кто его, собственно, создал. Этим и собираемся заниматься.

— И что за воздействие?

— Многократное проведение реанимации и потом ампутация конечностей с вшиванием их в задницу.

— И зачем?

— Во-первых, с целью установить — является ли экстренная ампутация укушенной зомби конечности спасением для укушенного, — браво заявляет Надежда Николаевна.

— Во-вторых, узнать — можно ли таким образом продлить жизнь для умирающего человека, — так же бодро добавляет братец.

Я чертовски умею владеть собой, и потому никто не заметил, насколько они оба меня удивили. Впору бы стоять с открытым ртом. Вот чего братец-то приперся. Как мы утром начали сообщать о четвероруком морфе, Валентина за это дело четко ухватилась. И впрямь — перспективы тут разворачиваются…

Майор некоторое время раздумывает, поглядывая на морфа. Тот начинает слегка раскачиваться.

— Ясно. Давайте глянем на медпункт, да я сейчас сюда танк подгоню.

— Танк-то зачем?

— На всякий случай. Наш номинальный командир — этот полный морской офицер — в Кронштадте потерял семью при нападении мутанта. А через полчаса-час вполне себе найдутся желающие из спасенных вырвать вашему соратнику зубы и кишки. Этот ваш инженер…

— Севастьянов?

— Он самый, Севастьянов, — много чего рассказал… Так что такую возможность тоже сбрасывать со счета не стоит. Тем более в плане раздача спасенным, способным носить оружие, патронов и ружей со склада.

Нашу беседу прерывает небольшой автобус, с грохотом врезающийся в здание медпункта. Саша и Мутабор чудом вывертываются из-под колес.

При виде вылезающего из кабины водятла невозмутимый до этого момента майор меняется в лице и орет, явно не владея собой:

— Фетюк, летатьтулюсю, опять ты, чмо университетское!

Водятел тут же бодро и стремительно кидается в направлении, откуда приехал.

Майор яростно сплевывает, плевок тяжело, словно свинцовый, прошибает наст — и, по-моему, даже еще шипит там, остывая.

Николаич окриком останавливает Сашу, намеревавшегося влепить в сторону удирающего очередь.

— Это еще что за чудло в перьях? — ядовито осведомляется «старшой» у майора.

Майор в ответ еще раз сплевывает:

— Дали мне этого коня педального в экипаж, когда диверсанты основной порезали. Дескать, вот! Не боец, а сокровище, все знает. Все может… У меня выхода не было. Держится орлом, смотрит свысока, поговорили три минуты — так он мне пять раз по разным поводам заявил: «Вы не в теме!» Ладно, я его поспрошал — вроде как что-то знает. Поехали. На третьем выстреле электроника крякнулась. Слышу — возится там, пыхтит в башне. Спрашиваю — не отвечает. И второй — тоже из пехотных — помалкивает. Полез смотреть. Сначала не понял ни черта — они там что-то перочинным ножом режут. Наконец пригляделся — дошло, почему электроника сдохла. Откуда-то в башне оказался старый валенок — так он у них в лючок для эвакуации поддонов от выстрелов упал — и его там зажало, вот они валенок этот тянут, а он не вылезает, зажевало его там… Я этому олуху говорю, что делать, а он так свысока глянул и заявляет через губу: «Вы жалки!» Я не утерпел, обвернул его хренами и погнал вон из машины. А он, оказывается, еще что учудил — свой автомат пристроил так, что тот провалился в конвейер подачи зарядов. Выдернули, в конце концов, а его помяло так, что затвор не передернешь. Вот что точно знаю — идти с такими ходячими авариями в бой — живым не вернешься. Это горе заднеприводное вернется, а все вокруг сдохнут. Когда с завода выскочили — мне на глаза попался тот, кто этого Фетюка сосватал. Оказалось, что у них он тоже всем пыль в глаза пустил, а когда дело дошло до снаряжения боезапаса — напихал в магазины для «калашей» макаровские патроны.

— Ну, вот это вы точно преувеличили!

— Ни на грамм. Автобус, кстати, вот он стоит.

Автобус действительно стоит, и под ним увеличивается темная лужа.

Сапер тем временем машет нам от двери. Чисто, можно заходить. Внутри темно и запашок совсем неуместный для медпункта. Пахнет, черт его дери, ацетоном и мертвечиной. И еще одеколоном или духами — ну совсем как в морге.

Сапер опять-таки подсвечивает своей указкой в придачу к нашим фонарям. Выходим из коридорчика в помещение, толком не успеваю что-нибудь заметить, кроме какой-то мебели, как сзади меня сильно толкает кто-то. Отлетаю к стене, прямо передо мной возникает куча-мала из нескольких человек.