Николаич оставил вместо себя старшим Ильяса, теперь, видимо, волнуется — правильно ли сделал. Я тоже волнуюсь — быстро нашего командира не вылечат, а хватит ли у нового сообразительности лавировать и предусматривать все на три шага вперед? Да еще при этом не обижая окружающих, не наживая врагов и получая выгоду от каждого телодвижения. Так-то Ильяс — нормальный мужик, но и власть людей портит, да и цена ошибки велика. Нашей группе достаточно одной очереди — такой, как сегодня Серега сектантов скосил…

К моему удивлению, нотаций мне ни Николаич, ни танкист не читают.

Хотя заслужил я их за нынешний сумасшедший денек с походом. Хоть метрами меряй и пудами вешай.

Вместо этого «старшой» вполголоса рассказывает майору о сегодняшних трофеях:

— Автоматами разжились… Разбираться придется — в основном заклинившие достались. Черт знает, как эта пяхота готовилась к операции — автоматы толком с консервации не сняты. Да и не только разгильдяйство.

Николаич поворачивает голову ко мне:

— Помните окровавленных солдата и девчонку — когда мы к заводу подходили, они нам первыми попались? У него еще автомат заклинило из-за крови на патронах? Так вот — по следам я видел, что этот солдат девочку на руках нес, ему в спину пуля попала. Но он сумел еще сколько-то пробежать. А девочку пуля убила прямо у него на руках. Вот солдат себе на беду и не заметил, что она умерла — и обратилась. Порвала ему сбоку шею. А он в нее потом стрелял — но автомат заело. На втором выстреле.

— И вы все это по следам прочли?

— Получается так. Но ведь в этом нет особо чего сложного. Нормальная обычная мужская работа — следопытство.

— Такая уж и обычная…

— А то ж… Про охотников не говорю, но вот, например, гаишники — следопыты, когда аварию фиксируют. Сантехники — следопыты. Автомеханики — ровно то же самое. Криминалисты — уж точно следопыты. Да и у вас, у лекарей, — тоже ведь так?

— Ну да, работа того же судмедэксперта или патологоанатома… Я вот помню, как на первом курсе нас на вскрытие привели — старушка-горожанка померла. И патологоанатом нам прямо как по книге читала — вот шрамик от инфаркта, старый, лет десять назад был, вот — лет пять-шесть, а этот — свежий… Нас еще тогда поразило, что у старушки легкие были черноватые — словно усыпаны черными точками и узелками. Нас врач и спрашивает: «Как думаете, откуда эти точки?»

— А вы?

— Ну а мы же — первый курс, самые знающие. Это ж на шестом понимаешь, что не знаешь ни черта, а на первом-то наоборот. Так уверенно отвечаем: «Курила женщина много!» А она улыбнулась и говорит в ответ: «Ручаюсь, что в жизни не курила. Эта копоть — нормальна для обычных горожан. У вас ровно то же будет…»

Мы, ясно, удивляемся — а как у курильщиков? А у курильщиков — завтра приходите. Ну, мы и пришли. Там мужика вскрывают. И легкое наполовину розовое, а наполовину — черное, как у бабки. Ну, может, слегка чернее.

Патанатом закончила — какие, мол, вопросы?

Вопросов, ясно дело, два — почему легкое розовое и почему копоти мало? Он же курил?

Она посмотрела на глупых щенят и отвечает: «Розовое — это раковая опухоль. В нее копоть не попадает, опухолью пациент не дышит. А копоти мало — потому что вчерашней старушке было восемьдесят шесть лет, а сегодняшнему пациенту — сорок три. Дышал он и курил вдвое меньше, чем та бабушка». Нам так стыдно стало!

— Это нормально. Не знаю людей, кто бы в щенячьем возрасте не попадал в глупое положение, — улыбаясь, говорит майор.

— Получается так, что вот когда взрослые люди, как щенята, дуркуют… — с явным намеком начинает выговаривать Николаич.

— Бросьте, и хуже бывало. Никто не святой. Как сказал Иисус: «Кто без греха — пусть первым бросит в лекаря вот этим кирпичом… Потом сам первый и бросил…»

— Не, там блудница была… Доктор тоже сегодня наблудил, а?

— Это детали. Поговаривают, что в тех местах и сейчас камнями за такое забрасывают. И не без основания, замечу, говорят. Вы лучше скажите, после контузии как себя чувствуете? — поворачивается танкист ко мне.

— Да как-то не очень. Слышу плохо, шум в ушах.

— Потеря сознания была? Рвота? Провал в памяти?

— Нет, только по ушам сильно прилетело…

— Кровотечение было? Из носа, ушей?

— Нет, обошлось.

— Тогда хорошо. Можно считать — повезло.

— Да я понимаю.

— Вряд ли. Серьезная контузия — это частенько смерть. Печень рвется, сосуды, легкие лопаются… Тяжесть тоже не определишь. Сослуживца как тряхнуло, так у него потом с неделю чертовщина была — по его ощущениям, то время несется, то замедляется, и еще жаловался, что тело меняется — в пропорциях. То одна рука длиннее, то нога короче, то голова разбухает, то весь состоит из туловища, а ножки сантиметров по двадцать. Или наоборот, как на табурет залез… А другой на неделю оглох и онемел… И что похабно особенно, психика у многих меняется — заводятся с пол-оборота и никак не остановиться.