Слопав банку тушенки, — она как раз хорошо разогрелась! — немного передохнул и двинулся дальше. Часы показывали половину пятого, время убегало как песок сквозь пальцы, нужно было спешить.

Вот пронеслись мимо знакомые белые стены супермаркета — я обогнул его с другой стороны, чтобы избежать встречи с тварью живущей внутри; следом потянулись ряды лотков. Ступив на дорогу, позволил себе довольно улыбнуться — до убежища оставалось метров двести… Внезапно у меня перед глазами пронеслось какое-то перо.

Встряхнул головой. Еще одно пролетело, едва задев щеку. Взглянув на небо, я от удивления раскрыл рот, да так и остался стоять. С мигом почерневшего свода на землю падал самый настоящий пепел; не такой, который накрывает города вблизи пробудившихся вулканов, а очень похожий на тот, что остается от сгоревшего картона. Он падал отвесно, словно высоко в небесах не было даже самого маленького ветерка. Серые, почти невесомые кусочки ложились на горячий асфальт рыхлым ковром.

— Что же это? — прохрипел, еле шевеля губами. — Неужели Конец Света? Армагеддон, мать его…

Как завороженный я шел вперед. Пепел падал редко, но все равно это зрелище было настолько нереальным и чудовищным, что всю мою волю к борьбе мигом растоптало, размазало по этому горячему асфальту. Я едва саблю не выбросил от отчаяния!

Даже вид появившейся из ниоткуда площадки с брошенной армейской техникой не привел меня в чувство. Я так же тупо плелся к толстой двери, ведшей в убежище.

— Стой! Кто идет? — в этот мир меня втащил хриплый голос, вырвавшийся из динамика над дверью.

— Ваш спаситель. Которому благодушно пообещали прострелить ногу и вышвырнуть из убежища.

— Как звали тех четверых, что пошли с тобой? — вновь прорезалось из динамика.

— Нас всего было четверо, включая меня, — оставалось только улыбаться наивной хитрости вояки. — Хромов, Карпов, Алексеев. Шли мы в центр управления под водохранилищем, активировали систему жизнеобеспечения в городе. Они остались, я пошел назад.

Щелкнули замки, дверь со скрипом отворилась.

Теперь в убежище было прохладно. Из вентиляции дул приятный очищенный воздух, свет горел ровно. Люди выглядели повеселевшими: вода вновь текла из кранов, армейцы открыли четыре душевые кабинки, возле которых стояли вереницы жаждущих омовения. Счастливые горожане уминали еду из пайков, пили холодную воду из кружек, многие мужчины толпились в курилках, наполняя воздух и свои лёгкие терпким табачным дымом — вытяжки вновь исправно трудились.

Сопровождающие — два незнакомых мне солдата — в трех словах описали сложившуюся ситуацию. Оказывается, люди укрылись только в трех убежищах из пяти, — остальные бомбоубежища почему-то пустовали. Полковник — в городе он оказался самым старшим из офицеров — приказал провести своим подчиненным срочную перепись выживших, дабы хоть немного оценить масштаб катастрофы. Кто-то из уцелевших заверял военных, что еще в одном бункере, на западной окраине, тоже собирались люди. Туда даже отправилось несколько армейских джипов, когда началась всеобщая кутерьма! Но сигналов оттуда не поступало, и на связь никто не выходил. И это волновало полковника сейчас больше всего.

Мы прошли сквозь знакомую вереницу комнат, в спальне меня уже поджидал майор Стальский. Он противно лыбился и выглядел до неприличия бодрым. Я представил свою измученную рожу и скривился:

— Как дела, майор?

— У нас все отлично! Чувствуешь, этот прекрасный мелодичный свист из вытяжек? — рассмеялся он. — Ты-то сам как? Сумели все-таки пробраться в штаб, да? А чего это за дрянь у тебя в руках?

Я удивленно опустил взор вниз. Мои пальцы по-прежнему цепко сжимали эфес сабли. Кулак разжался, громко загремел упавший металл. Солдаты непонимающе смотрели на меня.

— Дайте вначале отдохнуть, сходить в душ, пожрать чего-нибудь путевого, и я тогда все вам объясню. Но только не сейчас. Завтра утром… или вечером…

С кровати вставать не хотелось. И хоть я проснулся минут сорок назад, но так и не удосужился оторвать голову от комковатой подушки. После горячего душа, сытного завтрака и восьмичасового сна на меня подло обрушились последствия маленькой трехдневной одиссеи.

Болела каждая жила, каждая косточка. Мышцы горели огнем, натруженные ноги мерзко ныли. О тех нервных клетках, — которые, кстати, не восстанавливаются! — что потерял во время блужданий, даже говорить неохота.

Я протянул руку и взял с тумбочки банку энергетика, любезно выданную мне прошлым вечером майором. Напиток, донельзя насыщенный кофеином и еще бог весть какой гадостью, вдохнул в меня жизнь, и я нашел в себе силы сесть. В комнате помимо меня храпело трое солдат; возле кроватей — автоматы, на тумбочках в страшном беспорядке лежали пустые автоматные рожки, на спинках стульев заботливо развешаны разгрузки и прочие армейские примочки. Возле нескольких кроватей стояли алюминиевые кружки, рядом валялись использованные чайные пакетики.