— У него дисгармония, — сказал Леня. — Внешность не соответствует содержимому.

— А у меня? — спросил Миша.

— Полностью, — поспешно заверил его Сережка. — И потому ты скучен, как… главный герой пьесы, которую мы только что смотрели.

— Начальник цеха — мужик деловой, — вмешался Никита. — Он знает, чего хочет, и добивается этого. Именно таким, по-моему, и должен быть руководитель.

— А конфликт, почему же тогда у него конфликт с коллективом? — спросил Слава. — Монолитным рабочим коллективом?

— Душа должна быть, — сказал Алик, — а не шестеренка от коленчатого вала.

— Душа здесь ни при чем, важен подход к делу. Он строг, и принципиален, и требователен. Его формула: тебе платят, и ты плати, честно и добросовестно, без обмана, чтобы обмен ценностями был равнозначным.

— А тебя не покоробило, что он сам себе положил оклад, вытребовал, и притом не малый? — спросил Слава.

— Нет, — ответил за Никиту Леня. — Он знает себе цену.

— И производство, — добавил Никита. — Он за ритмичность, точно выверенный план, деловые отношения. А на заводе: очковтирательство, приписка, работа на износ. Отсюда и конфликт.

— И все-таки он сухарь, — сказал Алик. — От такого жена через месяц удерет.

— Не думаю, — проговорила Таня. — Женщина ценит в мужчине характер и… деловые качества.

— Внимание, — возразил Черепков, — и все прочее, чтобы как сыр в масле каталась.

Татьяна посмотрела на Алика с выражением сокрушительной иронии:

— Мы говорим с тобой о разных женщинах.

— Ну, хорошо, — сдался Черепков. — А мужчина, что он ищет в женщине?

— Друга, — сказал Леня. — Князь, ты согласен?

— Женщина должна рожать джигитов, — жестко проговорил Джибладзе.

Сережка расхохотался, хотел было закатить по этому поводу целую речь, но его остановил Слава. Он сунул Бойцову в рот пробку от шампанского и выразительно постучал по циферблату часов.

— Закругляйтесь, время.

— Ого! — воскликнул Никита, удивленно взирая на друга. — Тебя наконец-то приучили к дисциплине.

— Если зайца долго бить, он станет спички зажигать, — сказал Леня, вежливой улыбкой отблагодарив официантку.

…Алик долго лежал с закрытыми глазами, а когда понял, что не заснуть, встал и, накинув на плечи шинель, вышел из палатки.

Ночь стояла глухая и сонная, и было тихо, так тихо, что иногда с реки долетал плеск играющей рыбы. Изредка выскальзывал из-за облаков бледный желток луны. На землю мгновенно падали уродливые тени неподвижных деревьев, палаток, аэродромных зданий, а на летном поле вспыхивали тусклым серебром короткохвостые тела истребителей. А затем снова наступала темень, налетал слабый ветерок, обдувая лицо ночной свежестью, и Алик зябко подергивал плечами. Из темноты неожиданно вынырнул Никита, хотел было незаметно проскользнуть в палатку, но, заметив приятеля, остановился.

— Ты чего не спишь?

— Думаю, — усмехнулся Алик. — У тебя нет спичек? Никита присел рядом с другом на лавочку и протянул ему коробок.

— О чем, если не секрет?

— Драка вышла… — Алик поморщился и презрительно сплюнул.

— Где?

— В трамвае. Влепил Серега одному подонку… и сам же в дерьме оказался. Вагоновожатая спрашивает: «Что произошло?» — а все молчат, словно в рот воды набрали. И такое меня зло взяло!.. Думаю: а стоило ли вмешиваться? Пусть бы отлупили эти два мерзавца весь вагон, всех этих тихоньких пассажирчиков… Ведь случись милиция — ни одного б свидетеля не оказалось, все б разбежались, как зайцы! Что это такое — трусость, подлость? Или жизнь по принципу «моя хата с краю»?

— А черт их знает. Помнишь в «Золотом теленке», когда Паниковского били?.. Та же история. Стоило Бендеру достать блокнотик и попросить записываться в свидетели, как толпа растаяла. Исчезла. Испарилась. Как будто ее и не было.

— Да-а… — Алик зло придавил каблуком окурок. — Но один меня особенно возмутил, плотный такой дядька, будь здоров еще, а сидит, газеткой прикрылся, будто ничего не видит и не слышит. И так мне захотелось ему меж рог закатать!

— Зачем?

— Из любопытства. Что делать, думаю, станет? Защищаться, орать, милицию звать? Наверное, сразу бы все законы, гад, вспомнил.

— Вспомнил.

— А я бы на месте милиции за таких бы и не заступался.

— Это их работа, обязанность.

— Обязанность, — недовольно проворчал Алик. — В каждом должен жить милиционер. В хорошем смысле, конечно, — быстро добавил он, очевидно смутясь неожиданности и парадоксальности пришедшей ему в голову мысли. — Тогда и порядок будет.

Никита негромко рассмеялся и хлопнул Алика по плечу.

— Князь пророком оказался: двадцатилетие возвратило тебе мудрость.

— Но не исправило двойку по пилотированию, — хмуро заметил Алик.