Анжелика открыла глаза и устремила на Тони непонимающий, удивленный взгляд. Вид у девочки был испуганный и растерянный. Тони улыбнулась. Как ее успокоить, что говорить, что делать?

Она обрадовалась, когда в дверях показался Гаррет, и тут же заметила, что он в одних спортивных штанах. Ее взгляд невольно задержался на его груди — гладкой, с рельефно выступающими мускулами.

Гаррет в несколько шагов пересек комнату и, присев на постель рядом с Тони, стал ласково гладить влажные от пота волосы Анжелики.

От него приятно пахло. Как раз так, как должен пахнуть мужчина.

И давно она стала экспертом по мужским запахам?

— Дядя?

— Да, это я, моя хорошая.

Тони почувствовала, как при звуках этого спокойного, ласкового голоса тело девочки расслабилось, словно присутствие Гаррета означало, что все плохое позади.

— Мне снилось, как разбился самолет. Дым и огонь. — Голос у Анжелики подрагивал, на густых ресницах блестели капельки слез.

— Я знаю, детка. Мне тоже это снится.

Этих двоих, большого, сильного мужчину и маленькую, слабую девочку, объединяло общее страдание, и они отважно старались помочь друг другу. Тони почувствовала, как их боль окутывает и ее. Может, она здесь лишняя? Тони попробовала подняться, но девочка одной рукой еще крепче сжала ей пальцы, а другой вцепилась в край синей футболки. Тони остановилась — майка и так еле прикрывает бедра, а если она задерется еще выше…

— Тебе снится красно-белый самолет?

— Да, красно-белый. — Голос Гаррета дрожал, словно ему было больно говорить.

— Вам обоим снится одно и то же?! — Тони была поражена. — Но ведь вас там…

— Да, меня там не было, — сказал Гаррет. — Ну как, кроха, тебе уже лучше?

Анджи молча кивнула, засовывая в рот палец. Боже, она же совсем ребенок!

— Только не уходи.

— Я не уйду. Ты же знаешь, я никуда не уйду. Я буду рядом, сколько ты захочешь.

Эти нежные и ласковые слова, обращенные к ребенку, каким-то утешительным бальзамом пролились и на душу Тони, заполнив те потаенные уголки, о существовании которых она и не подозревала.

— Ты тоже останься, — сонно проговорила Анджи.

— Сколько захочешь, — отозвалась Тони, чувствуя тяжесть детского тельца на коленях, прикосновение крепкого, надежного плеча Гаррета, ласково поглаживающего лоб девочки.

Зачем я это сказала, подумала она, глядя на Анжелику. Сколько захочешь. Она такая маленькая, ей еще долго нужно будет, чтоб о ней заботились.

Как это непросто — любить ребенка. Что она ей скажет, когда придет время уезжать? Мне больше не до тебя? Мне надо ехать?

Тони бросила взгляд на Гаррета. Нежность смягчила черты его лица, убрала с него привычную жесткость, и в полутьме комнаты он показался ей необычайно красивым.

Нет, нет и нет, она не пустит их в свое сердце. Ни за что. Об этом нельзя и думать, если она хочет жить дальше так, как привыкла.

Анджи застонала во сне, и Тони почувствовала себя виноватой — нашла время думать о себе.

Она не обольщалась насчет своего пения, но почему-то ей вдруг пришла на память песня, которую она слышала в раннем детстве:

Девочка сонно пошевелилась, устраиваясь поуютнее, а Гаррет слегка вздрогнул. Тони вопросительно на него взглянула.

— Ничего. Просто неожиданно.

— Что? Песня?

— Ее мать обычно пела ей эту колыбельную.

— Мне ее пела моя мама. Я думала, она сама ее сочинила, — прошептала Тони.

— А я думал, это Сара сочинила. Я ее больше ни от кого не слышал.

Тони охватило странное чувство: будто они втроем оказались во власти чего-то, не зависящего от их воли. И при этом она сама ничуть не испугалась. Напротив, все вокруг — и то, как она сидит с заснувшим ребенком на коленях, и рядом Гаррет, — все это неожиданно наполнилось каким-то новым смыслом.

— Она заснула, — прошептал он немного погодя, наклонившись к самому ее уху. Тони почувствовала на щеке его дыхание. Еще чуть-чуть — и он сможет ее поцеловать.