Федот помахал заскорузлой ладонью хозяйке: давай-ка поскорей убирай со стола! И кивнул на порог. На худом лице женщины ничего не отразилось. Накинула на плечи платок и исчезла за дверью.

– Ты вот, почтенный Глеб, недавно оттудова, – осторожно начал Федот. – Гутарят, что ты у американцев работал, верно?

– Работал.

Мужики переглянулись.

– Это твое дело, конечно, зачем ты от них в степь удрал, – продолжал Федот. – Нас это не шибко задирает. Ноты скажи-ка: ежели вся Европа-Америка коммунистов напрочь хочет свести, так зачем она, АРА твоя, им помогает? Народ кормит то есть… Что, дружиться хочет?

– Кормит не правительство Америки. АРА – это общественная организация. Ну, мирное товарищество помощи бедным, что ли…

– Брось! – запальчиво перебил Леонтий. – Сказывали: все мериканцы – в погонах, офицерье! Значит и выходит: помаленьку замиряется Америка с Российской Республикой.

– Потому как нэп! – твердо заявил усатый богатырь со шрамом во всю щеку. – Теперь свободная торговля будет… Как раньше.

– Не как раньше. С налогом! – встрял еще кто-то у него за спиной.

Глеб не перебивал: судя по всему, распространять в полку подметные чекистские листовки могли бы тут многие. По крайней мере, лично свой пропуск о сдаче каждый припрятал бы до удобного случая с радостью.

Он вдруг спохватился. Черт возьми, Долматов ждет уже целых полчаса!

– Спорьте, спорьте, – сказал он на прощанье. – Денька через два не так еще поспорим, да только не сами с собой… Свинцовые речи – это для нас.

И ушел, «забыв» бумажную пачечку из четырех листовок, помеченных крестиком. Неожиданно свалилась она на пол с лавки, чего ж тут особенного? Если завтра Ануфриев не отдаст ему вражескую бумажную «бомбу», если промолчит, то… С него и надо будет начать.

За сегодняшний день он успел уже подложить две подобные пачечки. Обознику Ивану Хрищенко сунул в карман в самом начале пути, когда подсел на подводу, чтобы якобы переобуться. Такая же «бомба» была подложена худому, как жердь, и вечно грустному, как плакучая ива, оренбургскому гуртовщику Сергею Жигалину. А четвертую пачечку… Это было, без сомнения, слишком рискованно, но три незаполненных пропуска, подписанных председателем Саратовской губчека, он подложил в карман гимнастерки… начальнику штаба Атаманской дивизии Буржаковскому. Да, да, его-то Глеб хотел проверить в первую очередь!.. Не доверял он красному командиру, что-то уж слишком легко сдавшемуся Серову в плен.

Оставалось выполнить последний пункт плана, который он тщательно продумал ночью. Ильин соврал приятелям Ануфриева, сказав, что его срочно ждет Долматов. Просто это был хороший повод, чтобы неожиданно уйти из избы и незаметно оставить листовки. На самом деле Глеб торопился домой. Там, не обращая внимания на улегшихся спать хозяев – зажиточных казаков, с которыми он не успел еще и словечком перемолвиться, – он отыскал в сенях доску для раскатывания теста. Вытер полотенцем и при свете лампадки, мусоля химический карандаш, крупно написал на доске:

«Боец Атаманской дивизии! Эти поганые листки ходят по нашему славному войску. Их очень много, и какие-то гады тайно раздают их, чтобы толкнуть нас на позорную сдачу с оружием.

Ищи того, кто толкает тебя на измену! Найди его и сдай в следкомиссию Матцеву! Пусть предатель получит другой пропуск – на тот свет! Да здравствует Учредительное собрание! Никаких соглашений с комиссарами! Мы будем верны народной идее до самой смерти! Нас не купить!»

Справа и слева от текста Глеб приклеил две листовки с текстами лицевой и обратной сторон. Сорвал со стены в горнице олеографическую картинку, изображавшую битву с турками под Плевной, ножом выдернул из стены гвозди. Надел шубу, пришлепнул на макушке кубанку с малиновым верхом и вышел на улицу.

Темнота его не смутила. Глеб заранее выбрал место, где он пристроит доску с плакатом. Он прибьет ее к столбу невдалеке от коновязи своего полка. Завтра утром кавалеристы Мазанова сразу ее увидят.

…Он намеренно возвращался мимо избы, где ужинал с Ануфриевым и его дружками. Там все еще мерцала коптюшка. Поколебавшись, Глеб свернул и направился к крыльцу, где, пыхая огоньком самокруток, стояли двое.

– Федот, ты? – крикнул Ильин, останавливаясь в нескольких шагах.

– Нету. В горнице он, – отозвался хрипловатый тенор Пугача. – А позвать?

– Я там у вас ничего не обронил?

На крыльце немного помолчали.

– Вроде ничего, – послышался спокойный ответ.

– Может, Ануфриев что нашел?

Дверь из сеней хлопнула, на крыльцо вышел третий.

– Вот и Федот, – нервно засмеялся Пугач.

– А кто там? – настороженно спросил Ануфриев.

– Да это Глеб, «американец». Спрашивает, не нашли мы чего? Обронил вроде.

– Кисет, что ль? Или из оружия? – с сочувствием спросил Ануфриев.