Том 2. Стихотворения 1909-1917
вернуться

Брюсов Валерий Яковлевич
Шрифт:

3 марта 1917

Столп огненный

Не часто радует поэта Судьба, являя перед ним Внезапно — столп живого света, Над краем вспыхнувший родным! Такой же столп, во время оно, Евреев по пустыне вел: Был светоч он и оборона, Был стяг в сраженьях и глагол! При блеске дня — как облак некий, Как факел огненный — в ночи, Он направлял, чрез степь и реки, В обетованный край — мечи. Когда ж враги военным станом Раскинулись в песках нагих, Пред ними столп навис туманом: Для этих — мрак, свет — для других! И, с ужасом в преступном взоре, Металась грозная толпа: И конь и всадник сгибли в море, При свете пламенном столпа. Се — тот же столп пред нами светит, В страну желанную ведет; Спроси, где путь, — и он ответит, Иди, — он пред тобой пойдет! Наш яркий светоч, — тьмой и дымом Он ослепил глаза врагов, Они метались пред незримым, Тонули в мгле морских валов. Но путь далек! К обетованной Еще мы не пришли земле, Смотри же днем на столп туманный, На огненный смотри во мгле! Чтоб совершились ожиданья, Мы соблюсти должны Завет: Да не постигнут нас блужданья Еще на сорок долгих лет! О, страшно с высоты Хорива Узреть блестящего тельца… Пусть властью одного порыва, Как ныне, бьются все сердца!

4 марта 1917

Свобода и война

Свобода! Свобода! Восторженным кликом Встревожены дали холодной страны: Он властно звучит на раздольи великом Созвучно с ручьями встающей весны. Россия свободна! Лазурь голубее, Живительней воздух, бурливей река… И в новую жизнь бесконечной аллеей Пред нами, приветно, раскрылись века. Но разве сознанье не мучит, не давит, Что, в радости марта, на празднике верб, Весны и свободы не видит, не славит Поляк, армянин, и бельгиец, и серб? В угрюмых ущельях, за зеркалом Вана, Чу! лязганье цепи, удар топора! Там тысячи гибнут по слову султана, Там пытки — забава, убийство — игра. А дальше, из глуби Ускюба, с Моравы, Не те же ли звоны, не тот же ли стон? Там с ветром весенним лепечут дубравы Не песенки страсти, — напев похорон. В развалинах — башни Лувена и Гента, Над родиной вольной — неистовый гнет… Германских окопов железная лента От мира отрезала целый народ, А ближе! в родной нам, истерзанной Польше! Нет воли всмотреться, немеет язык… О, как же гордиться и праздновать дольше, Катить по просторам восторженный клик? Довольно! Не кончено дело свободы, Не праздник пред нами, а подвиг и труд, Покуда, в оковах, другие народы, С надеждой на нас, избавления ждут!

22 марта 1917

Из дневника

1. Полно

Полно! Не впервые Испытанья Рок Подает России: Беды все — на срок. Мы татарской воле Приносили дань: Куликово поле Положило грань. Нас гнели поляки, Властвуя Москвой; Но зажег во мраке Минин факел свой. Орды Бонапарта Нам ковали ков; Но со снегом марта Стаял след врагов. Для великих далей Вырастает Русь; Что мы исчерпали Их, — я не боюсь! Знаю: ждет нас много Новых светлых дней: Чем трудней дорога, Тем привал милей!

Июнь 1917

2. Потоп

Людское море всколыхнулось, Взволновано до дна; До высей горных круч коснулась Взметенная волна, Сломила яростным ударом Твердыни старых плит, — И ныне их теченьем ярым Под шумы бури мчит. Растет потоп… Но с небосвода, Приосеняя прах, Как арка радуги, свобода Гласит о светлых днях.

Июнь 1917

Пред зрелищем войны

Орел двуглавый

Бывало, клекотом тревожа целый мир И ясно озарен неугасимой славой, С полуночной скалы взлетал в седой эфир Орел двуглавый. Перун Юпитера в своих когтях он нес И сеял вкруг себя губительные громы, Бросая на врагов, в час беспощадных гроз, Огней изломы. Но с диким кобчиком, за лакомый кусок Поспорив у моря, вступил он в бой без чести, И, клюнутый в крыло, угрюм, уныл и строг, Сел на насесте. Пусть рана зажила, — все помня о былом, Он со скалы своей взлетать не смеет в долы, Лишь подозрительно бросает взор кругом, Страшась крамолы. Пусть снова бой идет за реки, за моря, На ловлю пусть летят опять цари пернатых; Предпочитает он, чем в бой вступать, — царя, Сидеть в палатах. Но, чтоб не растерять остаток прежних сил, Порой подъемлет он перун свой, как бывало… И грозной молнией уж сколько поразил Он птицы малой! И сколько вкруг себя он разогнал друзей, Посмевших перед ним свободно молвить слово: Теперь его завет один: «Дави и бей Всё то, что ново!» Бывало, пестунов он выбирать умел, Когда он замышлял опять полет гигантский, Потемкин был при нем, Державин славу пел, Служил Сперанский. Но пустота теперь на северной скале; Крыло орла висит, и взор орлиный смутен, А служит птичником при стихнувшем орле Теперь Распутин.

10 июля 1914

Противоречия

1. Песни

Нет таких дней, когда песни — не нужны: Тают печали в лучах красоты. И на иконах есть венчик жемчужный, И на могилах сажают цветы. — Но почему же сегодня не дружны С песней раздумья и с рифмой мечты? Пусть по полям окровавленным гневно Рыщут зубастые звери Войны! Буйствует Жизнь и без них каждодневно, Губит жестоко и в дни тишины. — Но почему же не реют напевно Грустные думы и черные сны? Молнии минут, и гром отгрохочет, Новое солнце над миром взойдет, Вечен лишь тот, кто поет и пророчит Вечную тайну нездешних высот! — Но почему же мой голос не хочет Вечное петь в этот сумрачный год?

9 декабря 1915

2. Любимые мелочи

Опять к любимым мелочам, Я думал, жизнь меня принудит: К привычным песням и речам… Но сны мрачны, и по ночам Меня невольный трепет будит. Хочу забыть, — забыть нельзя. Во мраке лики роковые Стоят, насмешливо грозя, И кровью залита стезя, Твоя, — скорбящая Россия! Мысль говорит: «Твоих стихов Что голос, еле слышный, может? Вернись к напевам прежних строф!» Но, словно гул колоколов, Призыв таинственный тревожит.

9 декабря 1915

Падшие цари

Властью некий обаянны,

До восшествия зари,

Дремлют, грозны и туманны,

Словно падшие цари.

Ф. Тютчев «Альпы»

Французский летчик, утром сбросив бомбы в Германии, и полудню достиг Милана.

(Сообщение штаба. Ноябрь 1916 г.)
Я смотрел, в озареньи заката, Из Милана на профили Альп, Как смотрели, на них же, когда-то Полководцы в дни Пиев и Гальб; Как назад, не предвидя позоров, Горделиво смотрел Ганнибал; И, тот путь повторивший, Суворов, — Победители кручей и скал; Как смотрели владыки вселенной, Короли и вожди, — иль, скорей, Как наш Тютчев смотрел вдохновенный, Прозревавший здесь «падших царей». Альпы! гордые Альпы! Вы были Непреложным пределом земли, И пред вами покорно клонили Свой увенчанный гнев короли… Но взнеслись небывалые птицы, Зачирикал пропеллер с высот, Презирая земные границы, Полетел через Альпы пилот. На заре он в Германии сеял Разрушительный град сквозь туман, А к полудню в Италии реял, Восхищая союзный Милан. Долго вы, день за днем, век от века, Воскресали в пыланьи зари, Но пришло торжество человека… Преклоняйтесь, былые цари!