Том 2. Стихотворения 1909-1917
вернуться

Брюсов Валерий Яковлевич
Шрифт:

<1912>

В церкви

Оплетены колонки Лозою виноградной, И ладана дым тонкий Висит, дрожит усладно. Поют: «Мы херувимов Изображаем тайно…» Сквозь сеть прозрачных дымов Все так необычайно. Апостольские лики Взирают с царских врат, И, как языческие Нике, Златые ангелы парят. Священник вышел снова, Одет в парчу и злато. Всё прелестью земного Насыщено, объято. Горят и тают свечи, Сверкает позолота, Гласят с амвона речи Нам благостное что-то. С вином святая чаша Высоко поднята, — И сладко близит радость наша С дарами Вакха — дар Христа.

1911

Милое воспоминание

О, милое воспоминание!

В. Жуковский

Близ моря

Засыпать под ропот моря, Просыпаться с шумом сосен, Жить, храня веселье горя, Помня радость прошлых вёсен; В созерцаньи одиноком Наблюдать лесные тени, Вечно с мыслью о далеком, Вечно в мареве видений. Было счастье, счастье было, Горе было, есть и будет… Море с вечно новой силой В берег биться не забудет, Не забудут сосны шумом Отвечать на ветер с моря, И мечты валам угрюмым Откликаться, бору вторя. Хорошо о прошлом мыслить, Сладко плакать в настоящем… Темной хвои не исчислить В тихом сумраке шумящем. Хорошо над серым морем, Хорошо в бору суровом, С прежним счастьем, с вечным горем, С тихим горем, вечно новым!

Июль1911

Majorenhof

Фирвальштеттское озеро

Фирвальштеттское озеро — Роза Ветров…

К. Бальмонт
Отели, с пышными порталами, Надменно выстроились в ряд И, споря с вековыми скалами, В лазурь бесстрастную глядят. По набережной, под каштанами, Базар всесветной суеты, — Блеск под искусными румянами В перл возведенной красоты. Пересекая гладь бесцветную, Дымят суда и здесь и там, И, посягнув на высь запретную, Краснеют флаги по горам. И в час, когда с ночными безднами Вершины смешаны в тени, Оттуда — спор с лучами звездными Ведут отельные огни.

1909

Luzern

Мюльбах

Меж облаков, обвивших скалы, Грозе прошедшей буйно рад, Ты вниз стремишься, одичалый, Сребристо-белый водопад. И снизу, из окон отелей, Мы смотрим в высоту, к тебе, — Где ты, меж неподвижных елей, Своей покорствуешь судьбе. Напитан вечными снегами На вознесенных высотах, Ты в пропасть падаешь, струями, Взметающими влажный прах, Чтоб, о гранитные громады Разбив бушующую грудь, — Как все земные водопады, В заливе мирном потонуть.

26 августа 1909

Brienz

На леднике

И вы, святыни снега, обесчещены, Следами палок осквернен ледник, И чрез зияющие трещины Ведет туристов проводник. Но лишь свернешь с дороги предназначенной, Туда, где нет дорожек и скамей, — Повеет мир, давно утраченный, Среди оснеженных камней! Быть может, мы — уже последние, Кто дышит в Альпах прежней тишиной. Вершины царственно-соседние Одеты влажной синевой. Парит орел над скалами точеными; Настороживши слух, стоят сурки; Объяты рамами зелеными, Синея в блеске, ледники. Еще здесь живы замыслы Создателя, Искавшего торжественных услад, — Непогрешимого ваятеля Непостигаемых громад! Он, протянув просторы ярко-синие, — Из черни, зелени и белизны Творил единственные линии, Свои осуществляя сны.

1909

Montenvers

В итальянском храме

Vulnerant omnea, ultima necat1 [5]

Надпись на часах
Да, ранят все, последний убивает. Вам — мой привет, бесстрастные часы, Моя душа вас набожно считает! Тот — острым жалом вдумчивой осы Язвит мечты; тот — как кинжалом режет; Тот грезы косит с быстротой косы. Что вопли, стоны, что зубовный скрежет Пред тихим вздохом, данником часов! Боль жизни ровно, повседневно нежит. Все — оскорбленье; дружбы лживой зов, Объятья беглые любви обманной И сочетанья надоевших слов… Ах, многое прекрасно и желанно! По-прежнему стремлю я руки в даль И жду, как прежде, с верой неустанной. Но с каждым днем томительней печаль, Но с каждым годом вздох тоски победней… И долгой жизни мне давно не жаль. Клинок конца вонзай же, час последний!

5

Ранят все, последний убивает ( лат.)

1912

На могиле Ивана Коневского

(8 июля 1901 г.)

Я посетил твой прах, забытый и далекий, На сельском кладбище, среди простых крестов, Где ты, безвестный, спишь, как в жизни, одинокий, Любовник тишины и несказанных снов. Ты позабыт давно друзьями и врагами, И близкие тебе давно все отошли, Но связь давнишняя не порвалась меж нами, Двух клявшихся навек — жить радостью земли! И здесь, в стране чужой, где замки над обрывом Ревниво берегут сны отошедших дней, Где бурная река крутит своим разливом Ряды поверженных, воде врученных пней; Где старые дубы и сумрачные вязы, Как в годы рыцарей, стоят глухой стеной; Где ночью, в синеве, всемирные алмазы Спокойно бодрствуют над юной вновь страной; Ты мой заслышал зов, такой же, как и прежде! Я радостно воззвал, и ты шепнул: «Живи! Дыши огнем небес, верь песне и надежде, И тело сильное опять отдай любви!» Ты мне сказал: «Я здесь, один, в лесу зеленом, Но помню, и сквозь сон, мощь бури, солнца, рек, И ветер, надо мной играя тихим кленом, Поет мне, что земля — жива, жива вовек!»

13 июля 1911

Segewold

Святое ремесло

Моя напасть, мое богатство,

Мое святое ремесло!

К. Павлова

Поэт — музе

Я изменял и многому и многим, Я покидал в час битвы знамена, Но день за днем твоим веленьям строгим Душа была верна. Заслышав зов, ласкательный и властный, Я труд бросал, вставал с одра, больной, Я отрывал уста от ласки страстной, Чтоб снова быть с тобой. В тиши нолей, под нежный шепот нивы, Овеян тенью тучек золотых, Я каждый трепет, каждый вздох счастливый Вместить стремился в стих. Во тьме желаний, в муке сладострастья, Вверяя жизнь безумью и судьбе, Я помнил, помнил, что вдыхаю счастье, Чтоб рассказать тебе! Когда стояла смерть, в одежде черной, У ложа той, с кем слиты все мечты, Сквозь скорбь и ужас я ловил упорно Все миги, все черты. Измучен долгим искусом страданий, Лаская пальцами тугой курок, Я счастлив был, что из своих признаний Тебе сплету венок. Не знаю, жить мне много или мало, Иду я к свету иль во мрак ночной, — Душа тебе быть верной не устала, Тебе, тебе одной!