— Подумай только, пожалуйста, какова подлость и каково нахальство этого аспида, — осмелиться сказать такое мне! Она, видите ли, будет оберегать мой дом; она — и мой дом! Но и я в долгу не осталась, ответила ей как следует, — с блаженной улыбкой говорит матушка Перса. — Вместе с приветом послала ей совет: получше приглядывать за своей тетёхой, не сбежала бы, мол, с каким сиволапым из тех, что пляшут на перекрестках в коло.

— А-а-а! Ну, это уж они через край хватили! Так больше не может продолжаться, нельзя этого терпеть.

— Вот завтра полюбуешься! Наверняка опять подымут грохот на всю улицу. А господин Пера с тех пор форменным образом отвернулся от нас, редко, редко когда заглянет. Выйдет, несчастный, с Меланьей прогуляться перед домом и не может и словом перекинуться из-за проклятого решета!.. Горе одно. Вот сам увидишь!

— Ну, это ещё как сказать! Пускай только попробуют! — гневается поп Чира.

— Да… сейчас, по-моему, самое время, чтобы ты, как отец… будь я на твоём месте, всегда это твержу, я бы уж…

— Ну, довольно, довольно! Сам знаю, что нужно делать! — сердито оборвал её поп Чира. — Уж я его отчитаю…

— Непременно отчитай, да как следует, — подзуживает матушка Перса. — Эх, мой бы язык тебе занять!

— И ещё как отчитаю! Куда это годится! Соседи мы и священники — и такую вражду развели! Чем виноват я или моя дочь?

— Или я? — подхватила матушка Перса. — Ведь он первый подцепил его и затащил к себе в дом.

— Ну и не выпускал бы из рук.

— А к девушке, как говорится, пути никому не заказаны.

— Дитя он малое, что ли, не знает, чего хочет!

— Или опекун ему требуется, опекать его?

— Всё ему выложу! До чего дошло, прошу покорно, — в собственном доме человеку нет покоя! — негодует поп Чира и принимается сердито разгуливать по комнате.

— А попрекать начнёт, скажи ему: всякий, мол, по себе выбирает; у молодого человека, скажи, есть голова на плечах, он сам видит и разумеет, где апельсин, а где свёкла.

— Не беспокойся! Заткну ему глотку, на всю жизнь этот диспут запомнит.

— Можешь ему ещё сказать, что поздно спохватился. Молодой человек уже говорил со мной, да и Меланья мне призналась… С этим покончено… И всё это сейчас ни к чему.

— Не беспокойся. Приглядывай за кухней и положись на меня. Завтра, кстати, мы и без того должны с ним встретиться — обсудить кое-какие дела нужно.

На следующий день преподобные отцы встретились и беседовали довольно долго. Поздоровались, разумеется, холодно. Бывало, непременно справятся о здоровье, хотя оба дальше своей улицы и шагу не ступили, а теперь, возвратясь из поездки, ни тот, ни другой и словом об этом не обмолвились! Разбирают служебные дела молча и даже глаз друг на друга не подымают, а если приходится сказать что-нибудь, так говорящий уткнётся в написанный акт, или вертит карандаш, или вставляет в ручку перо, или ещё чем займётся, лишь бы не остаться без дела. Наконец, с делами было покончено, и уже казалось, что поп Чира, передумав, не затеет неприятный разговор и они мирно разойдутся. Поп Спира уже взял было свою трость и шляпу и, поглаживая её рукой по ворсу, собрался уходить, как вдруг поп Чнра его окликнул:

— Вот что… отец Спира, хотелось бы ещё кое о чём с вами поговорить, если, так сказать, с вами вообще можно разговаривать.

— Вот как! Что это на вас накатило, уважаемый сосед? С каких это пор со мной нельзя разговаривать, дорогой сосед и коллега?

— Да… не знаю, видите ли, — произнёс поп Чира, поднимая брови, и две строгие морщины залегли около ноздрей, — туда ли я адресуюсь и стоит ли вообще, так сказать, с вами говорить?

— Как-то странно вы это «с вами» произносите!.. Вы, надеюсь, собираетесь обсудить со мной дела нашего прихода? Если так, то я к вашим услугам… не с моей же Сидой вам о них толковать.

— Хорошо, что не сказали: «с моей Жужей»!

— И это вполне бы вам под стать было, если только она…

— Ого! — воскликнул поп Чира.

— Вот вам и «ого»! — сказал поп Спира и поставил палку обратно.

— О семейных делах хотел бы я с вами поговорить, господин сосед, о семейных… если вы, так сказать, не имеете ничего против.

— Пожалуйста, сделайте милость! Начинайте, — процедил поп Спира. — А то с такими предисловиями его же царствию не будет конца.

— Да… видите ли, честнейший отче Спиридоний, всё не могу решить, стоит ли с вами начинать разговор, поелику не знаю, кто у вас глава в доме, вы или она… эта ваша… ваша супруга?

— Ну, я, конечно… я, пречестнейший отче Кирилл! А чего бы вы хотели? Что это вы всё ходите вокруг да около, точно кот подле горячей колбасы?

— Ну, раз вы глава в доме, как изволите утверждать, то я хотел бы… чтобы вы снизошли к моей просьбе и приказали этим там… этим вашим… оставить мой дом в покое. У меня, знаете, нет никакой охоты ни заводить с вами ссору, ни вмешивать в это дело епархию. Вот что я хотел вам сказать. Я требую, — поп Чира возвысил голос, словно диктовал урок, — требую в дальнейшем, чтобы никто не нарушал тишины перед моим домом, отче Спиридоний…