«Усердие не по знаниям Я, Рябоконь Дмитрий Лукьянович, участник ВОВ, пенсионер, являюсь любителем живописи. Отказывая себе во многом, я приобрел копию картины великого Рембрандта «Даная» и повесил на стене комнаты в общежитиии, где я живу. Но бывший комендант, тов. Мазина Т.П., незаконно ворвавшись в мужское общежитие, и согнав меня, раздетого с кровати, сорвала и уничтожила картину, обозвав ее «фарнографией» (наверное, имелась в виду «порнография»). Прошу редакцию пояснить тов. Мазиной, что картина великого художника — не порнография! Ветеран ВОВ и труда — Дм. Рябоконь».

И далее шло нудное разъяснение какого-то кандидата искусствоведения, что многие, не искушенные в искусстве люди, принимают шедевры мирового изобразительного искусства просто за демонстрацию обнаженной натуры… и.т.д. и т. п. Иначе говоря — позор малограмотной темноте и хулиганке Мазиной!

Наутро после появления статьи, Мазина, плача, попросилась войти к нам. Мы открыли дверь, и к нам не вошла, а вползла несчастная, униженная, я бы сказал, «опущенная» Даная-Мазина. Я даже подставил ей стул, так она была несчастна. Митя вытер руки, надел фуражку и был готов к бою. Но Мазина обратилась ко мне, на сей раз на «вы».

— Я знаю, что Рябоконь неграмотный, он писать не умеет, это все вы написали! — она протянула мне газету, которую я не взял, — и «куплю собаку дворовой породы» — тоже ваша затея! Я сдаюсь! — падая на колени и прижав руки с газетой к груди, простонала Мазина. Я не буду больше заходить к вам, творите, что хотите. Пусть будет общежитие имени этого идиота Рябоконя (Лукьяныч привстал, было, но сразу сел обратно — он был поражен поведением Мазиной — ведь она лет двадцать жестоко третировала жителей всех общежитий ЦНИИС!) — это тоже ваша затея! Но не трогайте меня больше, я недооценила вас! Вы — умный и жестокий негодяй!

Я помог Татьяне Павловне встать с колен и усадил ее на стул. Бледный Асадуллин принес ей стакан воды. Испуганный Жижкин лег в постель и притворился спящим.

— Договорились, договорились, Татьяна Павловна! — быстро согласился я.

— Вы помните, как еврейский танк дошел до Берлина без потерь? Ведь на нем была надпись: «Не троньте нас — не тронем вас!». Будем мудрыми, как те евреи, и договоримся не задирать друг друга! Ну как, мир с умным негодяем? — и я протянул Мазиной руку. Она, с ненавистью глядя мне в глаза, прикоснулась к моей руке.

— Ненависть — плохой союзник, — шепнул я Мазиной, провожая ее к выходу,

— она приносит больше вреда тому, кто ненавидит, чем тому, кого ненавидят. Поверьте мне, я же хоть и негодяй, но умный, как вы правильно заметили. Я, например, не испытываю к вам ненависти. Правда, и любви тоже!

На этом мы и расстались. Позже, если мы и встречались, то только на улице. Я вежливо здоровался с ней, а она демонстративно отворачивалась. Темнота, как говорил Лукьяныч, — двенадцать часов ночи!

К декабрю 1964 года моя диссертация была написана, и я доложил ее на научно-техническом Совете лаборатории Федорова. Доклад Дмитрию Ивановичу не понравился. Я, действительно, полагая, что все знаю, не отрепетировал доклад, волновался. К тому же, «пробудился» неведомо откуда, мой грузинский акцент.

— Знаете, Нурибей, вам нужно надеть бурку и папаху, прикинуться этаким диким горцем, и тогда такой доклад пройдет! А для москвича такой доклад слабоват!

Я понял свою ошибку, и после этого всегда репетирую каждый доклад, даже каждую лекцию. Иногда говорят, что экспромт покоряет слушателей. Так вот: самый лучший экспромт — это отрепетированный экспромт!

Теперь надо было доложить работу в головном институте по землеройным машинам — проклятом ВНИИСтройдормаше, которому ничего нового не нужно.

Мы с помощью молодых специалистов этого института — Малиновского, Гайцгори и Солнцевой, провели модное тогда математическое моделирование процесса копания грунта моим скрепером на аналоговых машинах. Моделирование показало полное подобие испытаниям, т. е. бесспорные преимущества новой машины. Я шел на доклад совершенно спокойным.

Но не тут-то было — я плохо знал институт, который Вайнштейн откровенно называл дерьмом. И вот после моего доклада об испытаниях, доклада Малиновского о результатах моделирования, выступил начальник отдела землеройных машин Андрей Яркин и осторожно, но непреклонно дал понять, что моя машина нашей советской промышленности не нужна. Испытаний недостаточно, математическое моделирование — как дышло, куда поворотишь, туда и вышло, да и кто сказал, что работать, как сейчас — с толкачом — это плохо? Пока скрепер ходит вхолостую, бульдозер-толкач подчистит грунт вокруг, подготовит забой.