— Откуда этот Сурен в позапрошлом году здесь взялся?

— Э, Зигфрид, да ты в первый раз на ристаниях!

— Почему же? У нас такие в Нидерландах каждый год.

— Да? И кто же у вас бывает?

— Британские кельты.

— О, кельты! Знатные ездоки. Ну а кто еще?

— И все. Мы да кельты. Изредка — хальвданы.

— «Мы да кельты…» Скука! Небось прямо по кочкам гоняете?

Наврать про несуществующий ипподром Зигфрид не отважился.

— Вроде того. Остров у нас есть, между двумя рукавами Рейна. Плоский, как доска. На острове — поле, Беговым называется. Там и ездим.

— А кто правит?

— Короли, ярлы и их родственники.

— И колесницы небось кельтского образца? Боевые, дедовские?

— Не без этого.

— Знал я, что вы там на севере отстали от жизни, но чтобы так… То ли дело у нас! Здесь все по-цивилизованному. Не хуже чем у римлян. Возницы — особое сословие. Обычно это рабы, но есть и свободнорожденные. Возницу можно привезти с собой — как это сделали гунны и Урд, посланник базилевса ромеев. А можно нанять прямо здесь, как поступили нибелунги, франки и аламанны. Колесницы — те вообще наши, бургундские. Их разыгрывают перед соревнованием по жребию.

— То есть ты хочешь сказать, что за франков, например, все равно выступает возница-бургунд?

— Ты прослушал — его только что объявили. Бургундов среди возниц вообще нет. За франков выступает какой-то иллириец по прозвищу Фелицитат. Все наши возницы — заемные. Гунтер арендовал их в Равенне.

— И в чем же доблесть? — разочарованно спросил Зигфрид. — Гунтер дает денег италикам, франки дают денег Гунтеру, а в итоге какой- то иллириец ездит во славу короля Хильдерика! А у самого Хильдерика, у его братьев, сыновей и племянников — кишка тонка?

— Хочешь — иди, если у тебя кишка толста, — ухмыльнулся Данкварт. — Гунтер тебе ладонь на лоб возложит — и ты уже посвящен. Катайся за Бургундию до посинения.

— Оно мне надо, — фыркнул Зигфрид.

— Именно что, — согласился Данкварт. — И никому не надо. Удовольствие это опасное, сложное и за пределами ипподрома — бессмысленное. У нас таких дорог нет, чтобы по ним на бигах гонять.

— На чем?

— Эти колесницы, под двух лошадей рассчитанные, бигами называются.

— А, точно! Ведь четверные — это квадриги.

— Все, молчок. Возницы уже вожжами обмотались.

И правда, возницы зачем-то обвязывали вожжи вокруг туловища. Зигфриду такой способ был в диковинку — сказывалось захолустное происхождение.

Ипподром благоговейно затих. Начиналось самое главное на любых ристалищах: ристалища!

Любопытно, что Данкварт, который производил или, точнее, пытался произвести на Зигфрида впечатление беззаботного и асоциального пасынка своей волчьей натуры, теперь поспешно примкнул к общественному заговору тишины и, замолкнув, весь обратился в зрение и слух.

Снова взревели фанфары. Веревочные затворы одновременно освободили все шесть колесниц.

Меньше минуты прошло, а уже выяснилось, что лиловая колесница ромеев не иначе как оснащена невидимыми крыльями.

На первой же мете она легко обошла лазоревую бигу гуннов. А в спину гуннскому вознице, «несравненному Зефиру Нисскому», задышала пара гнедых, впряженных в бигу бургундов.

Таким образом, колонна из трех колесниц под предводительством ромейской заняла первую беговую дорожку. Остальные — лимонно-желтая нибелунгов, зеленая франков и оливково-черная аламаннов — плавно сползли на вторую, третью и четвертую дорожки.

Они отставали от ведущей тройки совсем чуть-чуть — и все же отставали. Каждый возница стремился выбиться в лидеры этой тройки аутсайдеров и захватить тактически выгодную вторую дорожку. Точнее, вознице нибелунгов, который и без того был лидером, требовалось удержать выгодное положение, а двум другим — этого положения его лишить.

Когда проходили северо-западную мету, зеленая бига франков, почти не сбавляя скорости, вылетела на соседнюю дорожку, прямо перед одуревшими аламаннскими лошадями. Те, само собой, всполошились и унесли колесницу аж на песчаную обочину бегового поля за шестой дорожкой.

Зигфрид вздрогнул. Аламаннская колесница влетела в песок боком и дала ужасный крен. Как подсказывала интуиция королевича, она должна была неминуемо опрокинуться набок и развалиться.

Собственно, внутренний образ этой колесницы, сотканный в сознании королевича органами чувств, все-таки потерпел катастрофу. Тонкий передок раскололся, возница налетел животом на новорожденный деревянный клин и… и Зигфрида едва не снесло со зрительской скамьи невероятной явственностью этого видения.

Однако на этот раз зрительное чувство равновесия подвело королевича.