Ах-ах! Какая удачная шутка! Что за чувство юмора!

Волны смеха прокатились по залу.

Я наклонился к падиру Брегону и сказал:

— Не найдется у них столько кислятины, чтобы я окончательно упился и оценил последний фокус этого шута.

— Это не шут, это — канцлер.

— Неужели есть отличие?

— Нет. Вот только настоящего шута мне жаль. Сидит в сторонке, грустный почему-то…

Вид с перевала был просто великолепен — пятна лесов радовали глаз всеми возможными (за исключением, может быть, только голубого) цветами. Почти каждое дерево обладало собственной окраской, соперничало с соседями, благодаря чему создавалось впечатление, словно ближние леса находились на расстоянии выстрела из лука, хотя до них было не менее чем полдня пути. С дальних лугов, пастбищ поднимались полосы тумана, все выше и выше, для того чтобы, перевалив через гребень горы, исчезнуть из нашего поля зрения. Дорога, хоть и отмеченная суеверными мужиками разноцветными лентами, пучками перьев, узорами из разноцветных камешков, казалась в этом окружении бедным, аляповатым украшеньицем, пестрой ленточкой в обрамлении дорогих, благородных шарфов.

Однако дорога была для нас важнее. И хотя солнце, пронзавшее рыхлые тучки своими острыми штыками, освещало мельчайшие детали пейзажа, затопляя его, заливая красивейшим небесным золотом, мы не свернули ни в один из этих великолепных уголков. Мы ехали все той же единственной дорогой.

С интервалом шагов десять — двадцать, обычно в разноцветном пятне, нам попадались либо один, либо несколько следов подкованных копыт вьючных лошадей Муела и Сансы. Они опережали нас на полсуток. В полном соответствии с планом.

Я оглянулся. Меч падира Брегона, его любимый Карник, с окованной серебром рукояткой, был уже вынут из ножен и приготовлен к сражению. Другие товарищи — Олтц-арбалетчик, Уберия-арбалетчица и мечник Греда тоже не дремали в седлах. Падир Брегон издал шипящий звук и, когда мы остановились, мотнул головой, призывая нас к себе. Делая вид, будто ничего не подозреваем, мы подъехали. Падир бросил мне бутылочку с зельем. Уберия охнула. Я соскочил с коня, шагнул в сторону и сделал большой глоток. Настойка из Пелуны, в которую было добавлено грусало, побежала по пищеводу. Я повернулся к Олтцу и, отдав ему бутылочку, тут же наклонился, опершись одной рукой о холодный камень. В этот момент зелье достигло желудка, однако тот не собирался принимать такого пахучего, горького, жгучего гостя и выслал ему навстречу все свое содержимое. Из меня исторглась струя рвоты, я рыкнул, словно придушенный петлей лось — и тут же все закончилось. За моей спиной слышались подобные звуки. Это остальные члены ватаги расставались с содержимым своих желудков. Когда-то в Гватесабоо (как же это было давно!) я спросил у падира о цели подобной процедуры, а он молча взял с тарелки блестящую от жира толстую колбасу и уколол ее в бок кончиком ножа. Кожица лопнула, и ароматное содержимое стало выдавливаться на тарелку.

— Так выглядел бы твой наполненный желудок, проткнутый ножом, саблей или когтем, — пояснил падир. — А теперь, — он взял в руку сморщенную сухую фигу, — посмотри, что произойдет с этим.

Ну и, конечно, как нетрудно было догадаться, ничего особенного с ней не случилось. Мастер надрезал шкурку, потом взял ее двумя пальцами и потянул.

— Видишь? Я могу натянуть и даже зашить эту рану.

Он показал, как это делается, а потом кинул мне фигу. Я поймал ее и проглотил. А что еще можно было сделать? Попытаться вновь нафаршировать колбасу? Ее я, кстати, тоже съел.

Как только я вспомнил об этой демонстрации, у меня сразу забурчало в успокоившемся было желудке.

— Фу, свинья, — бросила Уберия, вытирая рот верхом ладони. — В такой момент думать о жратве.

У меня возникло большое желание ее немного подразнить, однако я передумал. В конце концов, я правая рука падира Брегона, а значит, когда-нибудь отделюсь, наберу собственную ватагу и… и никогда не забуду о разбухшей колбасе и сухой фиге…

Дорога тем временем стала шире, и падир Брегон не преминул, пришпорив своего валаха, пристроиться рядом с Уберией. Он оглянулся, и хотя мы в тот момент глазели на тянувшийся слева от дороги овраг, решил как-то оправдать свое присутствие возле арбалетчицы.

— Ты помнишь, для чего необходимо заставить дракона вытянуть шею? — спросил он.

— Конечно! — Чтобы дать отдых затекшему телу, Уберия выгнула бедра и ненадолго выпрямилась в седле. — В основании шеи находится мягкое незащищенное место, более светлое, чем все остальное чешуйчатое тело. Туда необходимо всадить стрелу, лучше всего отравленную, — ожидая одобрения, она повернула голову к мастеру, слегка ее наклонив. — Я права? — кажется, Уберия поняла, что он просто искал повод с ней поговорить и, вспомнив о моем присутствии, добавила: — Мастер.

Услышав слово «мастер», я усмехнулся. Два дня назад, проснувшись среди ночи, я решил попотчевать себя ломтем знаменитой затехерхань- ской копченой грудинки и, набив рот ароматным мясом, проходя мимо комнаты мастера, услышал какой-то голос. Не знаю, почему я открыл дверь и вошел. Да только падир Брегон, если и звал кого-то, то уж точно не меня. На его ложе сидела Уберия, обнаженная до пояса. Мастер же целовал пышную грудь арбалетчицы. Я замер, словно громом пораженный, и стоял так некоторое время, чувствуя, как слюна из наполненного мясом рта капает мне на грудь. Тут Уберия мне слегка усмехнулась, и я, вновь овладев своим телом, на цыпочках вышел из комнаты и вернулся к себе. Немного погодя ко мне пришла девка из свиты хозяйки замка, и мы с ней уминали кровать до самого утра. Однако долго еще перед моими глазами стоял мастер и наставник, победитель одиннадцати драконов, уткнувшийся, словно сосунок, в могучую грудь пышнотелой женщины.

У Раньшиды, той самой девушки из свиты хозяйки, она была гораздо меньше. Однако какая сладкая! Ох, какая!..

— А помнишь, для чего необходимо убрать выделения из тела убитого дракона? — тянул падир Брегон. (Ах, мастер, мастер… зачем все это, если я знаю, что ты всего лишь хочешь заглянуть в глаза Уберии?)

— Ну да, — отвечала арбалетчица. — По той же самой причине, по которой необходимо сразу после убийства дракона забрать как можно больше перьев и вырвать когти — ведь когда все заполыхает, то выделения могут сгореть, — она пожала плечами. — А в помете могут находиться камни сейхеррон, они же — драконьи жемчужины.