Объём работы предстоял огромный, сам организационный период требовал больших усилий. Оба отделения были размещены в приспособленных помещениях. В устройстве моего отделения много помогал мой завхоз (из з/к), очень порядочный человек. Был случай, когда за одну ночь перекрасили всё отделение, не затратив на это ни копейки. Может быть иногда тарелка супа, всё приносили с производства.

Жизнь з/к в этом лагере и во всей зоне существенно отличались от других лагерей з/к. За свою работу на производстве з/к получали зарплату, что повышало производительность труда. Заработанные деньги вносились на личный счёт з/к и он имел право 1 раз в месяц снять со своего счёта определённую сумму для улучшения питания. В лагере была организована платная столовая по ресторанному типу (конечно, без алкогольных напитков).

Медицинским персоналом отделение обеспечено хорошо. Со мной работала одна молодая врач. В амбулатории трудился врач — з/к с Донбасса, возивший всюду с собой проект функциональной шины для лечения переломов. Младший персонал отделения были з/к. Помню, какой хороший санитар был в операционной — Освальд Шик — молодой парень, трудолюбивый, аккуратный.

Отделение было рассчитано на 80 коек и палаты для выздоравливающих на 120 коек, ведь после операции сразу на работу не выпишешь. Работа в отделении была интенсивная, требовала много времени и энергии. Мне пришлось в отделении основательно заниматься мастыркой, установить причину болезни не так просто. Человеческие отношения и ряд других приёмов давали мне возможность почти у всех з/к установить причину болезни. Стал вроде эксперта по мастырке, из всех лагучастков доставляли з/к, больных мастыркой для экспертизы. З/к были хорошо информированы о моих знаниях по мастырке. Все больные этой категории, находившиеся на лечении, выписывались в хорошем состоянии и с благодарностью. Не помню случая суда над ними.

Каждому человеку свойственно делать ошибки и такую ошибку допустил я, стоившую мне много нервных переживаний и прогулов. Об этой ошибке ниже.

В наше отделение больные госпитализировались только по моему разрешению. Как-то позвонил знакомый майор медслужбы из санчасти лаг-участка N4 (особо режимный участок) и попросил утвердить акты на двух з/к с мастыркой, заверяя, что всё досконально расследовано и проверено. Я эти акты подписал, доверяя коллеге, не осмотрев больных и не подозревая, что этим устроил себе ловушку. В жизни этого не забуду.

Однажды ночью на вахту нашего лагучастка был доставлен под усиленным конвоем из участка N4 больной з/к А.Марков. Меня предупредили: з/к крайне опасный и в наш лагерь попасть не должен. При осмотре: острый аппендицит — для меня это был больной, срочная госпитализация и операция, прободной аппендицит. Операция прошла нормально под местной анестезией. Марков из простого солдата охраны превратился в злостного убийцу: за 2 года 4 убийства. Во время операции я ему сказал: «Саша, я тебе сегодня спасаю жизнь, а ты меня тоже завтра зарежешь ножовкой». Ответ: «Доктор, не беспокойся, никто тебя никогда не тронет».

З/к к врачам относятся хорошо, с доверием, ведь врач — это единственный человек, у которого з/к может получить помощь и поддержку. Если врач перед з/к провинился, сразу попадает в неловкое положение, ему грозит расправа.

На следующий день после операции в наше отделение прибыл начальник санотдела стройки для проверки правильности госпитализации з/к Маркова. Предъявление препарата [все препараты (органы) хранились в формалине] меня полностью оправдало. На 6-й день после операции Марков попросил перевод в палату выздоравливающих, я долго не соглашался, но уступил просьбе после получения заверения о корректном поведении; больного перевели… О последствиях я не подумал. Буквально на следующее утро меня на вахте попросили осмотреть больного и, на моё удивление, это оказался Марков. Он ночью устроил разбой, достал себе приличную одежду и обувь. Марков сразу был отправлен в «БУР» («бетонный мешок» без окон и кровати). Через три дня Маркова опять доставили на вахту нашего лагеря, при осмотре больной без сознания, высокая температура, тяжёлая флегмона брюшной стенки и правого бедра — анаэробная инфекция (газовая гангрена). Оказалось, в «БУРе» сорвал повязку и швы и внёс в рану содержимое параши. Срочная госпитализация и интенсивная борьба с инфекцией — длинные разрезы поражённых участков, удаление омертвевшей ткани. Отделяемое из раны с омерзительным запахом. Медленно удалось больного вывести из тяжёлого состояния, но он был обречён на длительное стационарное лечение, что было ему выгодно: не попасть в дальний этап на Колыму.

В эти дни в наш лагерь поступили два з/к их лагучастка N4 — это оказались те, на которых я подписал акты без осмотра (??). О их прибытии я узнал позже. Через много лет я узнал, что прибытие этих двух не имело отношения к последующим событиям.

Через несколько дней был ночью вызван в лагерь, куда ездил часто при необходимости, всегда возила карета скорой помощи. Выходя из автомашины заметил у вахты лагеря в зоне стоящего человека, машущего рукой: «Назад!» Ко мне подошли два охранника и провели в штаб к дежурному по лагерю. Он предупредил: «В зону не входить! Готовится покушение двух з/к». Сигнал из зоны дал мой завхоз. Из штаба вернулся с указанием: на работу не выходить! Много времени спустя узнал, что вызов был подстроен, но не знаю кем. Три дня не работал. Потом из штаба сообщили: выйти на работу с гарантией безопасности за счёт личной охраны. Несколько дней работал: один охранник у входных дверей, второй всё время со мной, прикрывал как квочка цыплят. Через 7 дней охрана была снята — якобы отпала надобность, подозреваемые из лагеря удалены. Вышел на работу. На обходе больных в последней палате лежал Марков, он мне шепнул: «Доктор, все в зоне!» По этому сигналу я покинул отделение и сидел 7 дней дома. Когда вышел, начальство сообщило, что никакой опасности нет и я стал работать, как и раньше. Через много лет узнал, что опасность для меня якобы составлял з/к Марков (?!).

Помню другой случай. В отделении находился з/к, тяжёлый рецидивист, у него кроме основного заболевания был дефект твёрдого нёба и правого крыла носа. Дефект твёрдого нёба удачно закрыл пластикой — больной был очень доволен. Он попросил устранить дефект носа. Я согласился. Пластика итальянским способом, стебель выкроил из кожи правого плеча и наложил гипсовую повязку. Всё шло, как надо. Прошло несколько дней и больного вызвали в штаб для освобождения (конец срока). Больной меня неправильно информировал о сроках освобождения. С гипсовой повязкой освободить не могли, время шло. Снял гипсовую повязку, отсёк стебель от плеча и осталось только окончательно оформить крыло носа. И снова вызов на освобождение, но в штабе сразу заметили отсутствие особой приметы: дефекта крыла носа, отмеченного в личном деле. Для меня начались неприятности, не имел право устранять особые приметы у з/к без предварительного согласования с администрацией лагеря. После долгой волокиты з/к всё же был освобождён после сделанных фотоснимков и свидетельских показаний. Для меня это был урок.

Рядом с нашим лагерем размещался лагерь для з/к — женщин. Там имелся свой стационар, но без операционного блока. В случаях необходимости хирургического вмешательства возникали крайние сложности и было решено: в нашем отделении открыть палату для женщин (решётки на окнах, металлическая дверь с наружным замком). Поступать стали больные женщины, основная группа с мастыркой: зашивание губ рта, пришивание пуговиц к грудным железам, зашивание половой щели и др. Всё это делалось для отклонения от работы, от этапирования в дальние места и стремления попасть в мужскую зону.