По бокам и спине загуляли тяжелые разбойничьи дубинки, кажется, даже пара ребер треснула. Хорошее оружие – дубинка, особенно в умелых руках. Я уж было понадеялся, что они забьют меня насмерть, но тут из шалаша вышел Ворон и несколькими фразами остудил вошедших в раж мужиков. Меня оставили в покое, только подтянули еще выше, чтобы вообще не мог коснуться ногами земли. Ворон внимательно посмотрел в мою сторону, но ничего не сказал, только сделал знак своим телохранителям внести к нему в шалаш обессилевшую Асмир.

Суета, вызванная нашим с Асмир демаршем, постепенно улеглась, все пошли досыпать, кроме нескольких зевающих во весь рот часовых. Я висел, проклиная свою дурацкую натуру, которая упрямо игнорировала все доводы разума. Раньше за мной такого не замечалось, напротив, всегда считался осторожным и рассудительным. Видимо любовь, действительно, является одним из видов сумасшествия. Я пытался заставить себя не прислушиваться к звукам, доносившимся из "шалаша" Ворона, но, как назло, ночь выдалась такой тихой, что, казалось еще чуть-чуть, и я смогу различить ультразвуковой писк проносящихся мимо летучих мышей. Чтобы отвлечься, я принялся внимательно разглядывать идолов двух непримиримых противников: Велеса и Перуна. Резные лики не выражали ничего сверх положенной божественности. Они не ответят мне, а я не стану им докучать. В того, кого я хотел бы попросить составить мне компанию, и кто на своих пробитых ладонях сполна ощутил людскую злобу и глупость, здесь еще не уверовали. А потому придется повисеть в одиночестве.

Когда яркий солнечный луч наотмашь ударил меня по глазам, я пришел в себя. Поляна ожила. Туда и сюда сновали бородатые мужики, с виду самые обычные, даже не страшные. Они бросали на меня любопытные взгляды, но держались на расстоянии, видимо получив строгое предупреждение: раньше времени потеху не начинать.

Но вот из своего жилища вышел Ворон, и все взгляды сразу же обратились к нему: когда начинать-то? До завтрака или после? Если бы спросили моего мнения, я бы высказался однозначно за "после". Сдирание шкуры – зрелище малопривлекательное, вдруг аппетит испортиться? Но мое мнение в расчет не принималось, – Ворон сразу же направился в мою сторону. И все разбойники, как по команде двинулись за ним.

– Не буду желать тебе здравствовать, Велеслав. Сам понимаешь – что здравствовать тебе осталось недолго. Ты ответишь за смерть батюшки… А мои люди увидят, что я достоин памяти родителя, и слов на ветер не бросаю.

Пока он говорил, внутрь круга, образованного вокруг столба разбойниками, втащили связанную Асмир. Нельзя же лишать ее такого незабываемого зрелища! Я переводил взгляд с ее бледного покрытого синяками лица, на руку, обмотанную окровавленной тряпицей и обратно. Но вот прозвучала последняя фраза Ворона, и я с надеждой уцепился за нее как утопающий за соломинку.

– Коли ты всегда верен своему слову, отпусти мою рабыню, как обещал…

– Я не обещал отпустить ее, Велеслав. Я всего лишь обещал сохранить ей жизнь, и от обещания не отказываюсь. Но она останется здесь, – в лесу так тяжко без женской ласки…

Черт! Я должен был предвидеть нечто подобное. И все-таки у нее появился шанс. А, значит, моя смерть будет не совсем уж напрасной, – хоть какое-то утешение.

Тем временем, меня опустили на землю и я, не удержавшись на ногах, тяжело упал на колени. Про руки я уж и не говорю. Их просто не было. Двое добровольцев, решивших примерить на себя звание палачей, принялись вновь прикручивать меня, правда, на этот раз лицом к столбу. Обнимая бесчувственными руками шершавое дерево, я ощущал себя крайне неуютно. Все-таки для меня было предпочтительней встречать опасность лицом, чем спиной. Открытая беззащитная спина – что может быть для воина отвратительней? Но в каждом минусе есть половинка плюса, – зато я не увижу глаз Асмир, когда меня неторопливо начнут освобождать от кожи, совсем как банан от кожуры.

В ожидании потехи разбойнички громко переговаривались, обсуждая меня и Асмир, азартно бились об заклад: начиная с какой срезанной полосы я начну выть и просить о пощаде. И т. д. и т. п. Короче, вокруг царила атмосфера настоящего праздника. Очевидно, они, на самом деле, умирали тут со скуки. Неожиданно передо мной возникло лицо Асмир, позади которой маячил Ворон, не скрывая своего любопытства.

– Ты не надолго лишаешься своей рабыни, Велеслав, – очень спокойно произнесла она, – Я ночью молилась Огню Земли и Неба, чтобы, вернув нас к жизни в следующий раз, он позволил нам соединиться. И мне был знак, что так и будет…

Ее наивная, почти детская улыбка, резанула меня, гораздо сильнее, чем это сделал бы разбойничий нож. Что мне ответить ей? Просить не торопиться вслед за мной? Намекнуть на любовь Роберта? Или… Но тут, слава богу, Ворон избавил меня от мучительных колебаний, оттащив Асмир из поля моего зрения. И приказал начинать.

Мне показалось, что на затылке у меня открылся самый настоящий третий глаз. Как наяву я видел приближающееся к спине острие, бросающее дрожащие блики на волосатую разбойничью руку. Сейчас… Раздался неприятный треск и спине неожиданно стало холодно. Ах, это с меня рубашку пока что срезают, а я уж думал… Но вот остатки рубашки сорваны и шайка замерла в молчаливом ожидании, боясь пропустить мой первый крик. Ну, что ж, постараемся их разочаровывать как можно дольше, насколько это в человеческих силах. И снова я спиной почувствовал приближение острого лезвия. Нужно постараться расслабить окаменевшие мышцы, тогда, говорят, не так больно…

Мне показалось, что кто-то в толпе радостно присвистнул, но предсмертный хрип за моей спиной уверил меня в обратном. Плотный рой смертельно жалящих стрел вылетел из ближайших кустов, основательно проредив толпу, и на поляну с диким ревом вырвались викинги. Даже я, избалованный голливудскими хэпиэндами, не мог до конца поверить в реальность происходящего. Надо же, успели в последний момент, видимо, у небесного режиссера с чувством времени полный порядок.

Но тут какой-то разбойник, решив, что пленника все-таки необходимо прикончить, занес надо мной что-то вроде секиры, и упал, не довершив замаха, рефлекторно пытаясь вытащить из шеи пробившую ее стрелу. Я увидел, как Роберт снова натягивает тетиву, и еще один желающий лишить меня жизни, оседает на землю. Когда франк подбежал ко мне, и начал срезать веревки, не переставая при этом материть меня на всех доступных языках, я уже точно знал, что пережил один из счастливейших моментов жизни.