Он поднял на нее глаза – виноватые, грустные. Смотрел, будто видел впервые. Долго смотрел. Потом произнес устало:

– А я и сейчас могу это повторить, Тань. И про крепость, и про монастырь в миру.

– Неужели ты хочешь сказать, что у тебя с этой Дианой… ничего не было?

– Почему? Было. Было, Тань. Есть за мной такой грех. Виноват я перед тобой.

– И что? Прощения просить будешь?

– Поедем домой, Танька. Я домой хочу. Вставай, поехали. Дома отношения будем выяснять. По уставу нашего монастыря…

Диана бежала по улице, не разбирая дороги и слепо натыкаясь на прохожих. Наверное, они и впрямь думали, что молодая преступница убегает от пожилого дядьки-оперативника. Останавливались, смотрели вслед удивленно. Некоторые плечами пожимали – уж больно странно им было, почему этот дядька бежит и по имени ее окликает. Орет на всю улицу – Диана, Диана, остановись…

Она выдохлась аккурат у подземного перехода. Остановилась враз, тяжело переводя дух и с сожалением глядя на ступеньки, ведущие вниз. Отец подбежал, цепко схватил пальцами за предплечье, дышал над ухом, как загнанный конь, сильно раздувая ноздри.

– Отпусти… Ну отпусти же! – попыталась она выдернуть руку из его железных пальцев.

– Ты больше не убежишь?

– Нет, не убегу.

– Тогда давай сядем, поговорим спокойно.

Оглядевшись, он повел ее в тихий скверик, примостившийся недалеко от шумного уличного перекрестка, усадил на свободную скамейку. Все еще тяжело дыша, похлопал себя по карманам, выудил пачку сигарет с зажигалкой, нервно прикурил, закрываясь от ветра ковшиком ладоней.

– Ты какие куришь? «Мальборо»? Дай и мне тоже…

Она проговорила это так обыденно, словно не бежала сейчас сломя голову по улице, а сидела, поджидая его долгое время на этой самой скамейке. Саша автоматически встряхнул пачкой, протянул ей сигарету, как это делают все курильщики, откликаясь на просьбу дать закурить. Потом уставился на дочь с запоздалой отцовской обескураженностью:

– Ты что? Куришь?

– Ага. Курю.

– А… зачем?

– Тебя не спросила зачем.

– А давно?

– Давно. С того дня, как ты нас с мамой бросил.

– Понятно. Значит, ты до сих пор меня так и не простила…

– Да! Конечно! А ты как думал? На моих глазах мама погибала, а я, значит, должна была радоваться твоему вновь обретенному счастью? Да ты хоть в курсе, что она, когда ты уехал, в психушку попала?

– Как в психушку?

– Ну, не в психушку, в клинику неврозов… Это название только красивое – клиника неврозов, а по сути – та же психушка. Ее там почти полгода держали. Все диагнозы ей нарисовали, какие только можно было, и депрессивный психоз, и астенический синдром… А от главной болезни так и не вылечили. Никто из медиков не знает, как лечить от предательства горячо любимого мужа.

– Диана, но я ж не знал…

– А если бы знал, то что? Бросил свою молодую и длинноногую и к нам вернулся?

– Но я же и впрямь вернулся! Помнишь? Через год… А ты меня на порог не пустила. Сказала – уходи, не мешай маме. У нее новый молодой муж… Ты что, меня обманула тогда?

– Нет. Не обманула. Новый муж действительно у мамы имеется. Так что все довольны и счастливы. А твоя молодуха как поживает? Счастлива?

– Не знаю, может, и счастлива. Она меня давно бросила.

– Постой, постой… Значит, ты к маме с повинной головой потому и приехал? Когда она тебя бросила?

– Ну… То есть я не потому приехал, что бросила, а потому, что понял… Я хотел тогда на коленях прощения у мамы вымолить… А ты меня как обухом по голове – замуж вышла!

– Ага. И тогда ты еще больше все понял. Раньше не понимал, а потом – р-раз! – и понял. Молодец! Слушай… А у тебя с этой теткой… Ну, которая из кафе… У тебя с ней что, роман намечается?

– Нет. Я же говорю, что это не то!

– А что тогда?

– Скажем, я выполнял поручение деликатного свойства.

– Это как?

– Ну… Меня попросили, понимаешь? Ее муж должен был прийти и все увидеть…

– А, поняла! Он должен был воспылать ревностью и не допустить посягательства на свою собственность! А заодно выбросить из головы вредные мысли о молодых и длинноногих. Так?

– Да. Примерно так.

– А тебя не смущает, что я и есть – та самая молодая и длинноногая?

– Ты?!

– А чего ты удивляешься? Ты, кстати, сам когда-то на все эти прелести повелся! А мой шеф чем хуже?

– Он – твой шеф? Этот, который муж… Твой шеф? И ты с ним…