Некоторое время все молчали. Луна плыла в собственном блеске, оставляя серебристую дорожку над прудом.

Сейджи попросил Масамицу Ирияму, самого старшего из них, начинать. Седеющий, в очках, японец почтительно склонил голову. Он выбрал стихотворение японского поэта Басё. В классическом трехстишии тонко сопоставлялись две такие несоединимые вещи, как сияние осенней луны и червь, прогрызающий ход в белесом плоде каштана.

Последовало продолжительное молчание. Очевидно, каждый размышлял о луне и прочитанном трехстишии. Затем декламировала художница Кунико, жена Масамицу. Она выбрала стихотворение Иссы, в котором говорилось об улитке в лунном свете.

Потом выступил последний гость, Тору Танизаки, молодой одаренный архитектор, по чьему плану будет возводиться здание для компании Сейджи в Дании. Он продекламировал трехстишие Бусона о цветущей сливе, что в лунном свете походит на голое, запорошенное снегом дерево.

Нора день за днем совершенствовалась в языке, но не могла еще уловить все оттенки и понять смысл. И всякий раз Сейджи вполголоса переводил ей.

В простых трехстишиях отражались горечь и сладость понимания того, что красота природы непостижима и преходяща. Эти трехстишия напоминают мне год нашего брака, который промелькнет слишком быстро, подумала Нора, украдкой бросив взгляд в сторону Сейджи.

Сначала она думала, что те двенадцать месяцев, которые она отдала ему, будут тянуться вечно. А теперь боялась, что время пролетит слишком быстро. Не успеет она обернуться, как уже будет в Нью-Йорке. Разведенная. Снова на подиуме. С разбитым сердцем.

Я не хочу безответной любви. Но в глубине души Нора знала, что все уже произошло.

Настала очередь Сейджи, и он удивил Нору, сложив трехстишие экспромтом.

Холодом дышит луна.

Серебрится водная гладь пруда.

Старушка легко коснулась меня.

Традиция обязывала сохранить на некоторое время молчание: присутствующие должны глубоко прочувствовать стихотворение. Норе с трудом удалось дождаться, пока гости произнесут слова одобрения. Только тогда она тронула Сейджи за руку.

— Я и не догадывалась, что ты не только бизнесмен, но и поэт, — прошептала она. — Это было прекрасно. А о какой «старушке» ты говорил?

— Я вспоминал свою бабку, Юкико Брэт, — прошептал он в ответ. — Жаль, что ее нет в живых. Вы бы наверняка понравились друг другу.

Подошла очередь Норы. Она произнесла трехстишие, специально заученное для этого случая. Затем все еще раз декламировали. Прошло около часа. Наконец Нора и Сейджи встали, пожелали гостям спокойной ночи и удалились в хозяйские апартаменты.

Харуми приготовил им воду. Ванная, отделанная кафелем и кедровым деревом, наполнилась знакомыми ароматами.

— Иди ко мне, — хрипло произнес Сейджи. — Я хочу тебя с самого утра… так сильно, что весь горю. Всей ночи не хватит, чтобы потушить это пламя.

Обнявшись, супруги уснули, совсем обессилев от любовных игр. Утром Харуми деликатно постучал по деревянной планке фусума.

Гости уже встали и оделись в ожидании завтрака, сказал он им. К тому же Сейджи-сан говорил, что хочет вернуться в Киото к полудню, чтобы собрать вещи для поездки в Тайбэй.

Сейджи сел и откинул покрывало.

— Через несколько минут мы будем готовы, — сказал он по-японски.

Нора протирала глаза. Она не все поняла из их разговора. Только общий смысл, особенно про командировку.

— Когда ты улетаешь? — спросила она, не в силах скрыть разочарование.

— Завтра. — Он задумчиво посмотрел на нее. — Может, поедем вместе?

Нора едва не подпрыгнула от радости.

— Ты серьезно? — воскликнула она.

Он улыбнулся.

— Значит, договорились!

Нора была счастлива, как никогда, хотя их с Сейджи отношения все еще оставались неопределенными и она никак не могла понять, какие чувства он испытывает к ней. Она вся сияла, общаясь с гостями.

Сейджи тоже был весел, хотя и сдерживал свои эмоции.

— Вместо нормального завтрака она ест эти хлопья, — добродушно подтрунивал он над Норой. — Невероятно, правда? Никакого супа, никакого риса… ни даже маринованных овощей! Какие же дети у нас родятся после этого?

Нора смутилась. Фраза о детях оказалась для нее полной неожиданностью. Что он имеет в виду?

Вскоре пришло время уезжать. Харуми уложил вещи в багажник, запер дом и сел за руль.

Погода стояла замечательная, а на пути в Киото машин почти не было.

— Ну, — произнес Сейджи, даже не взглянув на подборку последних финансовых журналов и кипу бумаг, которые положил в кожаный карман сиденья еще прошлым утром, — чем займемся, чем скрасим долгий путь?