Свободные от гребли матросы во главе с капитаном, грозя мечами и копьями преследователям, ободряли беглецов. Видя, что соотношение сил изменилось не в их пользу, люди Гиппия сначала замедлили ход своих лодок, а потом и вовсе повернули назад, сопровождаемые насмешками ольвиополитов.

Фалерские рыбаки согнулись над вёслами, благоразумно скрывая лица от нисейцев: ведь им, рыбакам, ещё предстояло возвращение в Аттику.

Беглецы поспешно поднялись на борт. Тиманф и Демарат упали в объятия друг друга. Эвротея, прижимая к себе Филиппа, рыдала от радости.

Матросы «Артемиды», окружив Баллура, Периандра и остальных, хлопали их по плечу, дружески целовали, поздравляли с избавлением от опасности.

Отстранив от себя Тиманфа, Демарат горестно оглядел брата. Немногим более двух месяцев назад они расстались, а какая перемена! Тиманф, вождь и любимец паралиев, борец за их свободу, потерпел крушение своих замыслов почти накануне их осуществления. Он вынужден покинуть родину, и, быть может, надолго. Вот он стоит в одежде раба, с небрежно срезанными волосами, исхудалый и постаревший. На глазах у Демарата навернулись слёзы.

— О брат мой, — воскликнул моряк, — как жестоко подшутила над тобой судьба!

— Все мы в руках богов, — согласился Тиманф. — Но ты сдержал слово и явился вовремя.

— Я сделал всё, что было в моих силах, — сказал Демарат. Матросы «Артемиды», пользуясь тем, что начался попутный ветер, подняли на мачте парус, и судно двинулось прочь от Нисеи.

Лодки фалерских рыбаков Демарат взял на буксир, чтобы отвести в открытое море.

Когда берег скрылся вдали и опасность погони отпала, фалерцы повернули к родному городу.

Много позднее Тиманфу стало известно, что рыбакам удалось благополучно вернуться домой и их недолговременное отсутствие не было замечено шпионами Гиппия.

В эту ночь бог ветров Эол был милостив к беглецам, и, когда «вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос», [27] ольвийское судно было уже далеко от Мегар.

Наши странники, измученные тяжёлыми переживаниями и опасностями, сладко заснули. Море убаюкивало их тихим колыханием, и они встали поздно, когда златокудрый Гелиос [28] уже проделал на своей солнечной колеснице значительную часть обычного пути.

Однако беглецы вряд ли спали бы так спокойно, если бы знали, какая опасность ждёт их впереди.

Вернёмся назад, к тем дням, когда Тиманфа и его друзей по приказу тирана Гиппия разыскивали по всей стране и в прилегающих к ней водах. Гиппию донесли, что вождь заговорщиков скрывается где-то в горах, но след его потерян.

Злая радость охватила Гиппия. Если Тиманфу не удалось покинуть Аттику, то рано или поздно он вынужден будет это сделать и, значит, для него одна дорога — море.

И Гиппий отдал приказ главному командиру флота: отправить в море полтора десятка триер, которые должны преградить путь кораблям, идущим из Аттики на север, восток и юг.

Пятнадцать триер, заняв проливы между Эвбеей и расположенными по вытянутому кругу островами Эгина, Калаврия, Милос, образовали огромный мешок, отверстие которого было расположено у острова Саламин.

Пять триер, отстоящих одна от другой на шестьдесят — восемьдесят стадиев, загораживали выход из Саронического залива на юг, в широкое Критское море. Дорогу на восток и на север загораживали военные корабли, занявшие все проливы между островами, расположенными двумя параллельными цепями.

Ни один торговый корабль не мог выйти из этого мешка без тщательного осмотра.

Велика была ненависть Гиппия к Тиманфу, если он отправил в море целый флот только для того, чтобы поймать одного человека! Но к ненависти примешивался и страх: заговор Тиманфа ставил под угрозу власть Гиппия над Аттикой и, может быть, даже самую его жизнь.

Капитанам триер был отдан строгий приказ — привезти Тиманфа в Афины живым. Об его помощниках тиран не заботился: пусть они погибнут в бою, пусть утонут в море, но ему нужен Тиманф, живой Тиманф, муками которого он, Гиппий, насладится, прежде чем пошлёт мятежника на самую страшную казнь…

Не подозревая о том, какие грозные враги стоят на её пути, «Артемида» шла на юг, чтобы обогнуть с востока остров Эгину. Эгина в ту пору враждовала с Аттикой, но невдалеке от южной оконечности острова стояла первая афинская триера «Сигей», начальное звено той огромной цепи, которой Гиппий думал опутать Тиманфа.

Внушительный вид был у этого военного корабля, которым командовал капитан Мегакл. Длина его достигала ста локтей, [29] ширина пятнадцати локтей, [30] и он мог поднимать десять — двенадцать тысяч пудов груза. Немало требовалось людей, чтобы двигать такую громаду в безветрие. Три палубы имела триера, и на каждой палубе располагалось по пятидесяти гребцов, двадцать пять с каждого борта. Обязанностью гребцов было только грести, подчиняясь сигналам надсмотрщика — ударам в барабан или гонг. Непосредственного участия в боях они не принимали.