С появлением бородача она прекратила трясти колокольчиком и занялась плачущим малышом. Не обращая на нас никакого внимания, Оксанка ловко меняла ребенку подгузник.

— Оксанка отличная нянька, не смотрите, что глухонемая! — похвалил девушку Карабас Барабас. — Она за пацанами так смотрит — глаз не сводит! Главный работник в этом детском саду!

— А вас, простите, как зовут? Может, познакомимся? Я Елена, а это Саша.

— Чего нам знакомиться? — проворчал бородач, но все-таки представился: — Иван я, — у него получилось важно: «Иоанн».

— Не царевич, — прошептал ехидный Сашка.

Я цыкнула на него, чтобы не портил дипломатию, и подняла повыше кулек, который мы привезли с собой. Сквозь молочно-белый полиэтилен явственно просвечивали цветные пачки детского питания и большой пакет подгузников.

— Можно мы это для Таисии оставим?

И тут Иоанн Барабасыч меня удивил. Он приспустил очки, внимательно посмотрел на меня поверх пятнистой черепаховой оправы и важно изрек:

— Тимео данатос ет доно ферентис!

— Бойтесь данайцев, дары приносящих! — машинально перевела я.

— Знаете латынь? — мгновенно оживился Иван.

Я заподозрила, что нашла золотой ключик к его сердцу.

— Учила в университете, крылатые выражения помню до сих пор.

— А вот как, скажите…

Бородач исчез из окна и спустя несколько секунд объявился у калитки.

— Как будет по-латински «золотая середина»? У меня тут неразборчиво написано, не могу понять — «мео-лиа-критос», что ли?

— «Медиакритос», — я даже не стала заглядывать в тетрадку, которую Иван настойчиво совал мне под нос, вспомнила без подсказки.

— Так чего ж мы тут стоим? — засуетился обрадованный бородач. — Вы заходите, Еленочка, заходите, мы с вами сейчас чайку попьем с медом, с вареньем, с баранками!

Чай пили с медом, бубликами и латинскими изречениями. Новый наш знакомый оказался ярким представителем сельской интеллигенции, практикующим техником-ветеринаром. Имеющееся у него среднее специальное образование предполагало знакомство с медицинской латынью, но всю прелесть языка Эсхилла и Софокла Иван открыл для себя только этим летом, слушая, как зубрит бессмертное «Экзеги монумент…» племяш, обучающийся в Москве на артиста. Плененный музыкой классической латыни, Иван гораздо быстрее, чем тупица-племяш, затвердил и стих про монумент, и поучительную басню «Туи амици ет урсус», оказавшуюся при ближайшем рассмотрении интернациональной сказкой «Три друга и медведь». Выпросив у племянника конспект, Иван засел за плотное изучение заинтересовавшего его предмета. В отличие от нерадивого школяра он получал от этого процесса живую и искреннюю радость, превращавшуюся в бурное негодование всякий раз, когда скверный почерк племянника не позволял с уверенностью опознать ту или иную букву.

Я охотно помогла Ивану разобраться с трудными случаями латинской письменности, а он рассказал нам о своих соседках.

Таисия Сероконь получила почетное звание «бабка» в тридцать четыре года: сама родила в семнадцать лет, и дочка от мамы не отстала, принесла дитя в подоле в те же семнадцать. Кто отец ребенка, в станице не знали, немая Оксанка по понятным причинам о своей личной жизни не распространялась. Мужиков в семье не было вовсе, потому что Таисия овдовела, а на Оксанке никто жениться не рвался. Молодая бабушка поначалу была от своего нового статуса в шоке, но быстро оправилась и даже нашла способ обратить несчастье на пользу себе и обществу.

— Стали эти бабоньки к своему одному еще и чужих мелюзгавриков брать, — рассказывал Иван. — Оксанка за ними всеми смотрит, как за родными, любит детишек — страсть! Ну она еще когда девчонкой была, все с мелкой живностью носилась: собачонок, котяток подбирала, голубя с перебитой лапой как-то мне притащила — лечить. Ей бы в медицинском учиться, да куда — без языка-то… Хорошо, хоть себе да дитенку на прокорм и лечение зарабатывает. Сыночек-то у Оксанки тоже пока не говорит, хотя слышать слышит. Специалисты сказали — ребенку надо слышать правильную речь и еще с логопедом заниматься, вот Таисия и катается с внуком в район дважды в неделю. К ужину вернутся, не раньше.

В тонкости работы соседских «яслей» Иван не вникал и сказать, есть ли в данный момент среди питомцев Оксанки городской мальчик Вася, не мог. Я уже приготовилась до самого вечера корпеть над неудобочитаемым латинским конспектом, но Сашка избавил меня от этой барщины. Пока я беседовала с Иваном, парень помалкивал и смотрел в окошко на Оксанку с ее питомцами. Полчаса смотрел, час смотрел, а потом вдруг решительно отодвинул чашку, встал и сказал:

— Спасибо, нам пора.

— Погоди! А Таисию дождаться? — удивилась я.

— Не нужна нам Таисия, — через плечо бросил Сашка, выходя во двор. — Васеньки тут нет.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Я развела руками, прощально кивнула латинисту-любителю и побежала вслед за Сашкой. Он сел за руль, подождал, пока я заберусь в машину, включил зажигание и только после этого соблаговолил объяснить:

— Я смотрел, как белобрыска моет попки малышне. За час все они успели обделаться, кто по-большому, кто по-маленькому.

— И что? Это зрелище так тебя шокировало, что ты решил уехать? — съязвила я.