Тетя Катя вздохнула, а потом мечтательно добавила:

– Эта «Хельга» – подруга нашей юности, свадебный подарок! Как можно ее выбрасывать?

– А вот подарить можно! – из кресла-качалки подал голос дядя Жора, которого я поначалу не заметила, потому что в коричневой байковой рубашке он сливался с пледом. – Варя и Боря отдали нам ее просто так, бесплатно.

– Бессребреники! – растроганно произнес Зяма, поднимаясь с колен.

Я не поняла, кого он имел в виду – добрых Грушкиных или наших собственных родителей, задарма раздающих ценные немецкие шкафы.

– Только у этой «Хельги», вы видите, дверцы нет, – смущенно сказала тетя Катя. – Красивая была дверца, с лошадкой!

– Я из нее журнальный столик сделал, – пыхнув сигаретным дымом, сообщил клетчатый дядя Жора.

– Столик тоже красивый! – поторопилась заявить тетя Катя – вероятно, опасаясь, что порывистый Зяма начнет молить ее об обратном превращении столешницы в мебельную дверцу.

– Это пустяки! – великодушно ответила я. – Как раз дверца-то у нас есть, к ней только шкафа не хватало!

В город мы вернулись усталые, голодные и невероятно счастливые. Горин высадил нас с Зямой у подъезда, но отказался заходить в дом. Кажется, он предвидел, что папуля будет нами недоволен, и опасался угодить под раздачу. Мы с Зямой тоже ждали не самого ласкового приема: наш милый добрый папочка в гневе бывает неприятно похож на разбуженного медведя.

Однако все оказалось не так страшно. Папуля действительно встретил нас в прихожей с высоко закатанными рукавами и в мясницком клеенчатом фартуке, но разделывать под орех собственных непослушных деток он не собирался, просто до нашего прихода лепил в кухне пельмени. Это блюдо папуля готовит редко, но в больших количествах, запасая полуфабрикат на случай отсутствия у него кулинарного вдохновения. У папули, как у всякого настоящего художника, тоже случаются творческие простои, и тогда наше семейство добывает себе пропитание в морозильной камере.

– Ну и видок у вас! – с неподдельным интересом оглядев нас с Зямой, сказал папа вместо приветствия.

– Мы были за городом, – сообщил Зяма, как будто оранжевые трусы, похожие на надутый ветром парашют-спарку, являлись типичной одеждой для отдыха на природе!

– Да-да, я знаю вашу легенду: катались на лошадях, – папа кивнул и перевел острый взгляд на меня.

– Я лично и вправду каталась! – не дрогнула я.

– Тебе верить – себя не уважать, – фыркнул папуля.

– Ты имеешь в виду мою клятву не вставать с кресельной подушки до десяти часов вечера? – догадалась я. – Так я свое обещание выполнила и даже перевыполнила! Смотри, на часах уже почти одиннадцать, а моя задница и эта самая подушка по-прежнему неразлучны!

Я повернулась и отклячила зад, демонстрируя его необычную форму. Возможно, подушка не украсила мою попу, но она здорово пригодилась во время легендарного загородного катания на лошадях.

– М-да, хороши! – папуля скупо отпустил нам с Зямой один комплимент на двоих. – Виктор, посмотри!

Выясняя, кого это призывает папуля, я вытянула шею и поверх плеча родителя бросила взгляд в кухню. Обеденный стол был закрыт большой доской, которая обычно хранится на антресолях в специальном расчете на широкомасштабную лепку пельменей. Не знаю, как она попала к нам в дом, но я помню эту доску с детства. Она большущая, необычайно толстая и очень прочная. Тридцать лет папуля раскатывает и режет на ней тесто, а доске хоть бы хны! Наверное, ее суперпрочности немало способствуют металлические скобы по углам.

Сейчас гигантская разделочная доска была немного сдвинута, и за свободным от пельменей кусочком стола уютно устроился маленький кругленький дядечка, лысый и розовый, как румяный колобок.

– Здрасьте! – я благовоспитанно поприветствовала незнакомого человека и даже сделала чинный книксен.

Колобок кивнул, встал из-за стола и прокатился в прихожую, на ходу вытирая замасленные руки о штаны маскировочной окраски, так что лишние пятна ничего уже не могли к ним добавить. Судя по штанам, дядечка по имени Виктор имел какое-то отношение к вооруженным силам. Я вопросительно посмотрела на папулю, но он сделал каменное лицо и отступил в сторону, пропуская военизированного колобка к нам с Зямой.

Ростом Виктор был с тумбочку для телевизора, но при этом производил впечатление весомой фигуры. Я покосилась на Зяму и увидела, что мой разгильдяй-братец вытянулся во фрунт, как новобранец перед генералом. Впрочем, нельзя было исключать вероятности того, что грозный колобок и в самом деле имеет генеральское звание. Наш папа-полковник явно готов был уступить ему лидерство.

Разговорчивостью Виктор не отличался. Встав напротив меня, он молча поднял белесые бровки и закачался на носках, заложив руки за спину. Последнее действие далось ему с трудом, потому что спина была широкая, а ручки короткие. Взгляд у Виктора был цепкий, как рыболовный крючок. Он буквально выдернул из меня бравые слова:

– Индия Кузнецова, сэр!

Уголки папулиного рта загнулись полукружьями. Я поняла, что выгляжу комично, и нахмурилась.

– Молодец! – неожиданно гаркнул Виктор.

Он отступил на шаг, обласкал взглядом нас с Зямой, стоящих плечом к плечу, и, обернувшись к папуле, одобрительно произнес:

– А? Бойцы! Четверку спецназа вдвоем положили!

– Значит, это был спецназ, – прошептала я Зяме.

– Это которая четверка? Первая или вторая? – наморщил лоб несообразительный братец.