Вся его жизнь, веселая, блестящая, полная наслаждений и привилегий, прошла перед ним. И он должен погибнуть?.. Отчаянная ненависть, та ненависть, с которой кусается змея, которой наступили на хвост, неудержимо сдавила ему глотку.

Он еще раз оглянулся, понял, что единственное спасение заключается в его собственной смелости и ловкости, и вдруг, изогнувшись, как кошка, стремительно бросился на оборванца.

Но тот, видимо, ожидал этого и отскочил в сторону с ловкостью, непостижимой в его неуклюжем коротконогом теле. Нож маркиза скользнул в воздухе, и он сам едва не упал, только каким-то чудом ускользнув, в свою очередь, от ножа оборванца, разорвавшего ему плечо костюма.

"Нет, надо хладнокровнее... так я сам напорюсь!" - бессознательно мелькнуло у него в голове.

Они расскочились и опять тихо, подкрадываясь, как два зверя, стали подходить.

Глаза их, казалось, слились в одно, и никакая сила не могла бы их разъединить. Вся жизнь ушла в этот острый, видящий каждое движение противника, подстерегающий каждую его мысль, взгляд.

Внезапно оборванец скользнул куда-то вниз, под руку маркиза, но маркиз быстро подставил колено и почувствовал, как что-то мокро хрястнуло. В ту же секунду он ударил сверху и с невероятной животной злобной радостью ощутил, как нож вонзился во что-то мягкое.

– Попал!..

Стон и бешеное ругательство были ответом, и они снова расскочились в разные стороны.

Нос оборванца был разбит, и кровь текла в рот. Плечо синей блузы быстро намокало чем-то темным.

"Ага!" - мелькнуло в голове маркиза, и он почувствовал себя сильнее и ловчее.

Это был прилив бодрости и веры в себя. Огромное преимущество его боксера, гимнаста и фехтовальщика - было слишком очевидно. Нужно было только не терять хладнокровия, и участь оборванца была решена.

Должно быть, и оборванец понял это. Он страшно не побледнел, а как-то посерел, оскалил зубы и смотрел дико, как зверь, неожиданно попавший в капкан во время прыжка на жертву.

Они опять начали сходиться.

Теперь нападал маркиз. Его бледное решительное лицо с красными пятнами на скулах было полно жестокой энергией. Глаза, казалось, заранее видели каждое намерение оборванца.

Странное и дикое зрелище представляли эти два человека, кружащиеся на белом пустынном шоссе, в призрачном свете потухающих сумерек.

Маркиз слышал, как тяжело и неуверенно дышал его противник.

"А, мститель!
– уже насмешливо, с отблеском привычной наглой самоуверенности, думал он.
– Попался!.."

Он прыгнул на оборванца, локтем легко отбил его руку и со всего размаха ударил. Но клинок скользнул по кости и только широко и страшно вспорол кожу на спине оборванца. Тот тяжко и болезненно застонал.

Не давая ему опомниться, маркиз прыгал как кошка, справа, слева, приседая и вскакивая, нанося удары без перерыва, со всех сторон.

Рукав блузы оборванца уже висел клочьями, и худая, безмускульная, незагорелая и странно белая рука его покрылась кровью. Он, видимо, ослабел. Вся спина у него была мокра от крови.

– Вот!.. Так!..
– сквозь зубы хрипел маркиз.

Оборванец уже только защищался, потерянно и неуклюже вертясь на месте и поднимая густую пыль своими плоскими подошвами. Он был красен от крови, как животное на бойне, и из его мрачных, воспалившихся глаз смотрело безнадежное сознание гибели.

Маркиз отскочил и, когда оборванец невольно ринулся вперед, с силой всадил ему нож в спину. Что-то хрустнуло, и оборванец упал на колени, как был, пораженный обухом. Маркиз испустил дикий торжествующий крик и вдруг увидел, что в руке у него, вместо ножа, только короткий тупой обломок: нож сломался.

То, что произошло в следующее мгновение, было так быстро и нелепо, что маркиз даже как будто и не понял ничего.

Он почувствовал только, что случилось что-то ужасное и непоправимое, что он погиб.

Мгновенная, как будто сладковатая и противная боль дошла снизу ему до горла. Брюки на животе как будто как-то ослабли, и весь низ туловища раскис в чем-то мокром и страшном. Ужасающая тошнота наполнила все его тело.

"Не может быть!" - успел еще подумать маркиз и сел в мягкую пыль шоссе, - опираясь руками и удивленно глядя на свои ноги, как будто помимо его воли дергающиеся в пыли.

Он не понял, не успел понять, и не защищался, когда оборванец перерезал ему горло, завалился назад, перевернулся на бок и стал, хрипя и хлюпая, захлебываться в неудержимо бьющей крови, быстро и сильно дергая ногами по жесткому шоссе.